Мои “осеменительные подвиги” — дело хоть и социально, биологически и психологически важное, но далеко не главное.
Въехал в широко распахнутый лаз, за мной начали втягиваться пейзане и купеческая семейка. Веселяне, в количестве тридцати физиономий (день, все в полях и трудах), кланялись и желали благ и прочего. Наконец, из гриба вылезла Мёда, с довольно забавным и напоминающим каравай мясным пирогом.
— Отведай, благой господин Стрижич, не побрезгуй угощением, — с поклоном протянула она пирог, который я цапнул и, разламывая, стал поглощать.
— Я, Мёда, в прошлый раз не брезговал, а занят был, — усмехнулся я на “недосказанное”, старостиха же закланялась в стиле “прости дуру грешную”. — Пустое, Мёда. Устраивайся рядом, говорить будем, — присел я на траву, спиной прислонившись к лежащему Индрику. — И вы людишки новые, присядьте, передохните! — крикнул я новоприобретённым, подумал, снять ли ошейники, да решил отложить — лень.
Мёда подёргалась, по привычке думала, судя по движениям, на колени бухнуться, но всё же присела, скрестив ноги. А я поймал себя на заинтересованном взгляде и мысли “сорок пять — ягодка опять” и некотором интересе. Это что это, я не понял, встрепенулся я, но окинув встречающих и вчувствовавшись, понял — пара молодых девок явно были “в охотке”, поглядывали на задёргавшийся (еле удержал) на пахе доспех. Это, выходит, феромоны фактически адресные, как бы не после вдыхания ими МОЕГО запаха сформированные. Ну блин, какая система любопытная — и ведь без принуждения прямого, а вид не вымрет, как и с “природной гормональной кувалдой”, только гораздо… органичнее и гуманнее.
Показал удовлетворённо, но "незаметно", как она думала, улыбнувшейся Мёде кулак.
— Вечером, Мёда. Дела сейчас решать будем.
— Как повелишь, благой господин, — закланялась Мёда.
— Так, первое — людишки сии, — тыкнул я перстом в рассевшихся около ящеров пейзан. — Семнадцать из них под твою руку пойдут. Семнадцать — в Топляки, Семнадцать — в Стрибожье. По совести дели, на тебе это, чтоб обид не было промеж деревенек моих. Тебе это поручаю, — важно выдал я, опустив “потому что под руку подвернулась моей деспотичности”. — И пожрать им пока дай что, не обожрут?
— Не обожрут, господин Стрижич. С мясцом только беда, скоро запас жоруна сожрём. А топловчане, жады, пять коровок только отжалели, — наябедничала старостиха, махнув греющим листовидные ухи сельчанам рукой.
— Насчёт коров, Мёда…
И начал я “дары дарить”: коров, саженцы, позвал Мила.
— Сталбыть, господин Стрижич, простите дуру старую, да не уразумела я.
— Спрашивай.
— Почто нам дома новые? В старых тепло да уютно.
— Угу, и голову не поднимешь, — покивал я. — А в новых и в гости сходить, и детишек наплодить можно — место будет.
— Детишек — это хорошо, — задумчиво протянула старостиха. — Мудр ты, господин Стрижич!
— Угу, — не стал спорить я. — А ещё что узнать хотела?
— А вот ентот Мил, — тыкнула она перстом во внимательно вслушивающегося купца. — Кто по воле твоей? Под меня идёт, али наоборот?
— Ты под него, конечно, не идёшь, — выдал я, на что Мёда улыбнулась. — Но и он под тебя. Он домами занят будет, как в Весёлках, так и прочих деревеньках. Так что мой наказ — в деле этом ему ущерб не чинить, людишками свободными подмогу оказать. Но только в деле сем, а будет более потребного требовать — смело шли мне гонца, покараю, — улыбнулся я, на что купчина сжался. — Но и дело нужное, сама поняла, — на что Мёда кивнула. — Так что ты — баба умная, сама прикинь как дело справить, да и деревеньку не обидеть.
— А в других деревеньках, господин Стрижич?
— Забота не твоя, но людишек в сопровождение до Топляков давай каждый день. Чтоб не сожрали мне Мила! Жить он у тебя в Весёлках будет, но присмотр за домами каждый день нужен.
— Мне бегуна бы…
— Посмотрим, Мил. Может и выделю, через седмицу — как покажешь себя. Пока ты для меня — такой же, как земледелы новые — даже хуже, по совести, поскольку они дело земледельное знают. Уразумел?
— Уразумел, господин Стрижич, не подведу вас.
— Не подведёшь — и хорошо, — кивнул я, отсылая жестом Мила. — Далее, Мёда. Есть у меня доспехи, стрекала и самострелы ручные.
— Ручные? — округлила глаза старостиха.
— Они самые, как ярло, только, в руках, почитай, умещаются, поменьше.
— Дружину собрать желаешь, Стригор Стрижич?
— Обережников вам, а не дружину, — помотал я головой. — Те же пастухи, коль в доспехе бы были, от воронов бы ушли, а то и отбили бы часть стада. И сами живы, и потравы жорун столь сильной не учинил бы. Потому, направь в дом мой трёх мужиков посмекалистей, научу их, как снаряжение использовать. А они других пусть учат. И чтоб троица мужиков, из тех что поближе к Пуще — всегда оружной была. Не воевать, а выжить да предупредить.