Ну и славно, заключил я, подзывая Индрика и направляясь в “торговые ряды”. Для начала — за гужевым транспортом, потом — за рабами. Хоть и называлась они “людишки негодящие”, а место работорговли — острогом. Но не в семантике дело, а в том, что в этом месте пребывали “людишки на продажу”, причём не только тати, но и должники и прочая не самая преступная публика, как оповестил Щос.
Может, и не куплю никого, но смотреть надо. Популяции Болотного Лога в рамках мне известного точно нужны рабочие руки. И на девяносто девять и девять десятых процентов — не помешает свежая кровь.
Ну а по результатам — будем смотреть. Возможно, буду сам тягловую скотину в одиночестве за Индриком тянуть, возможно — нет.
С конными рядами вышло неплохо: “бегуны”, те самые забавные ящеры с “откидной крышей” капюшона использовались и в грузовых, и в пассажирских перевозках. Стоили пятьдесят гривен за голову, а пока торговец их расхваливал — надышался моим воздухом, и двух из пятёрки, мной приобретенной, ему пришлось поменять — какой дефект у животин был, уж не знаю, но точно был. Причём апатичность и послушность животных зашкаливала — шли рядком за Индриком, поглядывающим на них с некоторым удивлением, безропотно. И становились так же, так что у меня возникала забота не о том, не убегут ли, а о том не сведут ли моё приобретение. Впрочем, Индрик мои мыслеобразы принял, ну и посулил в ответных “еду хозяина оберечь”. Ну, пусть еду, хмыкнул я, заходя в острог.
Помещение сего работоргового заведения было весьма невелико, содержало имперского чинушу и пару здоровяков в биодоспехах. Правда, после демонстрации документа и объявления “людишек желаю” оказалось, что здоровенная тумба чуть ли не на четверть помещения — не тумба, а тяжёлые ворота, откинутые мордоворотом.
— Акым, покажи людишек господину Стрижичу! — проорал чин в развернутое недро. — Пожалуйте, господин.
Я и пожаловал, будучи встреченным в освещённом светцами подземелье стариком в биодоспехе. Был сей персонаж столь древен (или столь невосстановимо травмирован — чёрт знает), что натурально шепелявил, по причине отсутствия зубов. Но в движениях был резв и повёл меня за собой, бодро шепелявя:
— Пошалуйте ша мной, гошподин Штришыч. Ешть людишки, ешть, правда не шлишком годные — но мош глянетшя хто.
— Негодные — это какие? — уточнил я.
— Ну, пошитайте, вшех работных мануфактура рашобрала. Отроков тоше, пошитайте, нет. Но ешть земледелы, пошти деревенька.
— И никому не нужны? — усомнился я.
— Пошему никаму? Нушны, но до урошая, когда купшы разберут — срок не пришол, вот и гниют людишки в оштроге пока, — провёл меня к камерам, человек на десять, проводник.
А в камерах, точнее в пещерах, вповалку валялись мужики и бабы. Не совсем заморенные, но несколько истощённые, а главное — все носили довольно заметные черты хорсычей.
— Так, Акым. Сколько их, и поведай, откуда они и почему в остроге? Что натворили-то?
— Пятьдешат один шеловечек, гошподин Штришыч. Отроков порашбирали ушо. А натворить нишего не натворили…
И прошепелявил мне старик, что некий Хорсыч против “воли рода” пошёл, был умервщлён родом, а людишек его родовичи “ша тенгу малую” в острог сплавили. Поскольку пейзане Хорсычам на хрен не нужны, а последний “феодал” их рода в окрестностях этот “супротивник” и был.
Ну, не повезло, а мне повезло. Пятьдесят пейзан — пригодится, пусть и немного, по сравнению с пятью сотнями популяции Болотного Лога, но всё равно не лишние. И дело аграрное знают, и приток генов нашей популяции будет не лишним. Даже если мои мысли насчёт обстановки в Логе излишне пессимистичны.
— Всех беру, земледелов. Мужиков и баб скопом, — озвучил я, а валяющиеся на мхе головы стали приподнимать да на мою персону поглядывать с некоторой надеждой, что и не удивительно.
— Шлавно, гошподин Штришич, а то помёрли бы людишки, купшов не дошитаясь.
— Кормить лучше не пробовали? — всё же прорвалось от сердца.
— Так не на што, вшо кашелярией пропишано. Штоп шталобыть не померли, но долго больно шдать бы пришлось. Померли бы вшё одно, не вше, но многие.
— Ясно, — не стал развивать тему я. — Кто ещё есть?
— Так пошитайте, никого больше. Тати дорошные, беш душегубштва на них, но вам и беш надобности? — на что я кивнул — куда мне дорожных разбойников тащить? — Ешть купшина проворовавшийша ш шемештвом. Нушон?
— Ну покажи, может сгодится на что, — выдал я.
— Шей миг покашу, — кивнул Акым и вдруг рявкнул: — Шаршовшане, штупайте ша ошейниками наверх, гошподин Штришыч ваш шебе берёт.
И потянулись эти бедолаги из пещер, частью на колени падая и славословя “благого господина Штришыча”.
Надо бы переучить, хмыкнул я, да и не стал задавать дурацких вопросов. Раз сидели просто в пещерах, да без решёток — значит, не буйный “контингент”.
А вот купчина, тоже истощённый, с бабой постарше — видно, женой, бабой помладше — похоже, дочкой, сидел в пещерке поменьше и уже с решеткой, по-моему — из стрекал, прикинул я.
— Как проворовался-то? — оглядел я истощённых.
— Вшаймы вшал у каншелярии и у Хоршищей, да в шрок не отдал. Имушештво шпустили, а его ш шемёй к нам.
— А чего с семьёй отдельно не продали? — поинтересовался я.
— Не губите господин, — пала на колени баба, заголосив, что подхватили и купец, и дочка.
— Цыть! — нахмурился на них Акым, после чего голосящие и вправду замолчали. — Дык грамотен, в деле торгофом худо пушть, но шмекает. Вот и дешим с шемьёй, мош пригодитша как работник, будет ша шемью на шовешть штараться, — на что купчина с семейством молча закивали. — Ну а не приготится никому — так отельно протафать бутем.
Так, грамотный и купец — это хорошо. Ну а если строптив будет — ну, пусть пейзанит с семейством. Торговые навыки мне его до лампады — мне информация нужна, а купец, сколь бы ни был “необоротистый”, ей всё равно владеет. А там посмотрим, на правдивость и прочие качества проверить смогу.
— И сколько за семейство? — полюбопытствовал я, поскольку что “люд работный и земледельный — десять гривен мужик али баба”, меня ещё чин просветил.
— Вошемдешят гривен, гошпадин.
— Отработаю, — забил лбом в пол купчина, получил от супруги локтем и стал вместе с ней и дочкой протирать лбами мох пола молча.
— Беру, — решил я. — Ещё кто есть, кроме татей?
— Нет, гошпотин Штришыч, — помотал головой Акым.
Неторопливо поднялся наверх, где “процесс шёл”. А именно на шеи моего имущества ладили ошейники, мне же чин протянул живую кляксу, причём с мыслесвязью, как я определил.
Время было, стесняться незнания и “провтыкивать” важные данные я находил глупым, так что насел я на чина с вопросами.
Последний то ли лицо держал прекрасно, то ли рьян в службе был, но на вопросы отвечал, а из ответов егойных выходила экстрополяция ряда данных.
Ну, с ошейниками и “замком”, за который я, кстати, отдал две гривны и вынужден был окропить кровью “чтоб по ошибке людишки ваши с кем другим не ушли” — всё понятно. Сжимаются по воле моей, вплоть до смерти от удушения да направление на них через замок чувствуется.
А вот дальше выходил пердимонокль, при котором снимать ошейники с “людишек” в городе не стоит. Поскольку это их документ.
И выходила такая фигня, что “ничейных” людей в Империи нет. Либо государевы, либо родовые. С родовичами сложнее, вот на въезде в Росток демонстрации “силы стрижьей” хватило, но это точно не тут.
То есть, например, если я в своём логе “людишку” без документа (или ошейника) увижу — он выходит мой, как он есть. Ну и в городке тот же расклад, как и вообще на “чужих землях” — либо документ, либо бегай над имуществом, на всех рявкая, что моё, вплоть до доказывания силой права.
Ну с этим понятно, как и наличие “сложных сословий” типа купцов и прочего, в основном, среди “имперских людишек”. В теории и родовичи могут документ сотворить, но думаю, не заморачиваются.