— Товарищи, этот мир, если он будет ратифицирован, едва ли будет представлять нечто большее, чем бумажку, которую подпишут обе стороны, с тем, чтобы ее не соблюдать… Может быть, товарищи, которые стоят за подписание мира, рассчитывают именно на то, чтобы в этот короткий промежуток времени передышки собрать силы и напасть на врага… Но я думаю, что сама жизнь не дает возможности этой передышки… Будет ли подписан мир или нет, но мы должны сказать, что сейчас уже началась другая война, определенная, ясная война белых и красных. Мы видим перед собой эту разрастающуюся войну, которая прежде всего выявилась в Финляндии и сейчас уже перекидывается в Швецию… Сейчас подписание мира явилось бы предательством перед Финляндией, перед той войной, какая там идет и которая перебрасывается, несомненно, в другие страны, потому что, как вы знаете, за белогвардейцами Финляндии сейчас стоит Швеция… Мне пришлось в эту краткую неудачную поездку быть там, и Швеция уже открыто наступала на Аландские острова. Там уже чувствуется ясно дыхание этой нарастающей и крепнущей с каждым днем борьбы, новой войны красных и белых… Там даже ставился вопрос об аресте всей нашей делегации, — это, собственно, к делу не относится, но это характеризует настроение… Мы должны использовать этот момент, создавая интернациональную революционную армию. И если погибнет наша Советская республика, наше знамя поднимут другие. Это будет защита не отечества, а защита трудовой республики. Да здравствует революционная война!
С этими словами Александра Михайловна сошла с трибуны. Зал откликнулся аплодисментами. Но эта речь ей дорого обошлась. Ленин не включил ее в список членов ЦК, и она утратила высокий партийный пост.
При избрании в ЦК только Ленин и Троцкий не получили ни одного голоса против. Съезд изменил название партии. Российская социал-демократическая рабочая партия большевиков — сокращенно РСДРП(б) стала называться Российской коммунистической партией с добавлением в скобках «большевиков» — РКП(б).
Четырнадцатого марта созвали IV чрезвычайный съезд Советов. Он шел три дня. Многие видные большевики возмущались Брестским миром. Левые эсеры проголосовали против ратификации. В итоге: 785 голосов было отдано за ратификацию мира, 261 против, 215 делегатов воздержались. В знак протеста наркомы от партии левых эсеров вышли из правительства.
Дыбенко арестовали прямо во время работы съезда Советов по требованию комиссаров нарвских отрядов и его бывшего заместителя и друга Федора Раскольникова. Павла Ефимовича обвиняли в том, что он беспробудно пил и в таком состоянии сдал Нарву немцам. На защиту Дыбенко встала его жена. Она сражалась за него столь же безоглядно и решительно, как и против Брестского мира на VII съезде партии и IV съезде Советов.
Восемнадцатого марта представитель французской военной миссии в России Жак Садуль встретил Александру Михайловну возле гостиницы «Националь». «Остановившись перед тележкой, она покупала какие-то фрукты, — писал он. — За последние два месяца она постарела лет на десять. Государственные заботы или ее замужество с суровым Дыбенко? Сегодня она мне кажется особенно уставшей и отчаявшейся.
Очень волнуясь, она рассказывает, что накануне был арестован ее муж, совершенно беззаконным образом, по чудовищному обвинению, которое грозит ему расстрелом с судом или без суда в самое кратчайшее время. Он содержится в Кремле, куда она собиралась отнести ему немного еды.
По ее мнению, настоящие причины ареста ее мужа таковы:
1) это — репрессивная мера Ленина против товарища, который посмел поднять пламя бунта. Это также способ запугать большевистских лидеров, которые вздумают последовать примеру наркома по морским делам и перейти в оппозицию;
2) это верный способ помешать Дыбенко уехать сегодня вечером на юг, где он должен был принять командование над новыми большевистскими частями.
Возглавив части, Дыбенко мог (по крайней мере, Ленин должен был этого опасаться, потому что хорошо знает активность и недисциплинированность Дыбенко) либо немедленно начать военные действия против немецких сил и разорвать мир, либо выступить на Москву и возглавить движение против большевистского большинства.
Коллонтай убеждена, что следствие, начатое против ее мужа, ничего не даст; с другой стороны, верные Дыбенко матросы направили Ленину и Троцкому ультиматум, извещающий, что, если через сорок восемь часов их дорогой нарком не будет им возвращен, они откроют огонь по Кремлю и начнут репрессии против отдельных лиц. Коллонтай могла бы быть совершенно спокойна, не опасайся она в какой-то степени, что ее мужа могут поспешно казнить в тюрьме».