Шестого июля 1918 года несколько членов ЦК партии эсеров демонстративно покинули Большой театр, где шел съезд Советов, и собрались в штабе отряда ВЧК в Покровских казармах в Большом Трехсвятительском переулке.
В тот же день Анастасия Биценко передала сотрудникам ВЧК эсерам Якову Блюмкину и Николаю Андрееву бомбы. Имя их изготовителя держалось тогда в особом секрете. А это был Яков Моисеевич Фишман, будущий начальник Военно-химического управления Красной армии. В царское время он бежал с каторги, уехал за границу и окончил химический факультет в Италии.
В два часа дня Блюмкин и Андреев на машине прибыли в германское посольство. Они предъявили мандат с подписью Феликса Эдмундовича Дзержинского и печатью ВЧК и потребовали встречи с послом Мирбахом…
Подпись Дзержинского на мандате, который Блюмкин предъявил в посольстве, была поддельной, а печать подлинной. Ее приложил к мандату заместитель председателя ВЧК Вячеслав Александрович Александрович (настоящая фамилия — Дмитриевский), левый эсер, которого уважали за порядочность и честность. Он был абсолютно бескорыстным человеком, мечтал о мировой революции и всеобщем благе.
Дворянин по происхождению, он шесть лет провел на каторге, устраивал голодовки, тяжело болел, бежал, кочегаром на судне из Мурманска пришел в Норвегию, где в 1915 году познакомился с Коллонтай, и у них сложились очень близкие отношения. В эмиграции он жил под псевдонимом Пьер Оранж. Томился, жаловался Коллонтай:
— Не для того я бежал из Сибири, чтобы прозябать в благополучной Норвегии. Пусть сфабрикуют лишь паспорт. Я должен, понимаете, должен выполнить возложенное на меня поручение…
«Мы долго не знали, что он в буквальном смысле умирал с голода, — вспоминала Коллонтай, — он никогда не говорил о себе. При этом он первым шел на помощь нуждающимся товарищам, и его скромная комната служила пристанищем для всех, кто искал приюта или ночлега. Чтобы не быть в тягость, он поступил рабочим на завод. Рядом с ним за станком одно время работал беглый иеромонах Илиодор. Но Александрович не подавал руки бывшему погромщику».
Илиодор (Сергей Михайлович Труфанов), один из идеологов Союза русского народа, занимавшийся изгнанием бесов, неожиданно бежал из России, отрекся от своих прежних взглядов, а после Октябрьской революции даже обратился к Ленину с просьбой его принять, чтобы он мог участвовать в «коммунистическом переустройстве жизни»…
Вячеслав Александрович с фальшивым паспортом на имя Федора Темичева летом 1916 года вернулся в Россию. «Крепко сложенная фигура небольшого роста, — таким его запомнил современник. — Продолговатая сплошь лысая голова с торчащей шишкой. Жесткие черные усики, недобрые глаза». В 1917 году его избрали в исполком Петроградского совета от левых эсеров и членом ВЦИКа. От партии левых эсеров назначили заместителем Дзержинского в ВЧК.
Феликс Эдмундович объяснял после мятежа: «Права его были такие же, как и мои. Он имел право подписывать все бумаги и делать распоряжения вместо меня. У него хранилась большая печать… Александровичу я доверял вполне».
В аппарате ВЧК Вячеслав Александрович еще и руководил отделом «по борьбе с преступлениями по должности». Он имел большие полномочия, включая право на арест. Ему было поручено: «Принять самые решительные меры для очищения рядов Советской власти от провокаторов, взяточников, авантюристов, всевозможных бездарностей, лиц с темным прошлым, с злоупотреблением властью, превышением власти и бездействием власти…»
Назначение оказалось неудачным, это была работа не для Александровича.
«Каждая встреча с ним убеждала меня, что в его душе разыгрывается темная трагедия, — вспоминала Коллонтай. — То, что творилось в ВЧК, шло резко и вразрез с убеждениями революционера, ненавидевшего страстно, непримиримо «сыск» и всё, что пахло «полицейщиной» и административным насилием…
Чем заметнее становилось противоречие между тем делом, которое изо дня в день творили Александрович и его сотрудники, и его принципами и убеждениями, тем громче требовала его революционная совесть «очищения» и искупления… В таком состоянии люди идут только на самоубийство либо на акт величайшего самопожертвования… Взрыв во дворце Мирбаха должен был быть сигналом для все еще медлящих пролетариев Германии и Австрии».