Коллонтай была даже сторонницей военной службы для женщин, считая ее признаком равенства: «С призывом женщины в войска окончательно закрепляется представление о ней как о равноправном и равноценном члене государства». Но Александра Михайловна слишком опередила время.
Мужчина должен отказаться от своего эгоизма и увидеть в женщине личность. Вот что Коллонтай называла самым важным: «Женщины всегда учились этому, а мужчинам не было нужды; и покуда они не разовьют в себе способности к коллективной жизни, требующей этих качеств, не может быть хорошего социалистического брака».
Да и сама женщина должна измениться, считала она, осознать свои права и возможности. И не стоит ожидать, что всё необходимое сделает мужчина. Мужских ответов на женские проблемы было недостаточно. Счастливые и полноценные отношения сложатся только при условии взаимного уважения и доверия между женщиной и мужчиной.
Она продолжала думать об этом, отправившись за границу. 22 марта 1932 года писала из Стокгольма своей подруге актрисе Юреневой: «Хотелось бы, чтобы удался Женский день. Хотя он уже всё менее и менее нужен. Проблемы, которые сейчас больно еще ударяют по женщине, — общего характера. И одна из проблем: перевоспитание мужской психологии. Ой, как это необходимо! Как мало в них товарищества и дружеской созвучности и как много «самодовления». У них глаза не открыты, чтобы воспринимать и все оттенки нового бытия, и нас, новых женщин. Отсюда — ой, ой, сколько боли…»
Александра Коллонтай призывала выдвигать больше женщин на руководящую работу, разумеется, женщин пролетарского происхождения:
— Среди так называемых «советских барышень», которые сидят в различных комиссариатах, имеется очень много мелкобуржуазного, чуждого нам элемента. Нам надо других работников — идейных! Откуда мы их возьмем? Из работниц, из крестьянок, из пролетарок. Часто бывает, что мы ставим во главе какого-нибудь учреждения специалистку — возьмем детские колонии, ясли. Она знает свое дело, но дух у нее чужой. У нее не хватает здорового классового инстинкта… Мы возьмем эту специалистку как руководительницу по определенной отрасли, но во главе учреждения должна быть работница. Классовый инстинкт поможет ей правильно наметить путь работы…
Такой подход приводил к тому, что должности занимали непрофессионалы, хуже того — неспособные к работе люди.
Классовый инстинкт не помогал хорошо работать. Нелюбимый Александрой Михайловной Троцкий это понимал. Лев Давидович внушал соратникам по партии: не может быть какой-то особой пролетарской науки. Ехидно замечал: «Тот, кто думает, что с помощью марксизма можно наладить производство на свечном заводе, слабо разбирается и в марксизме, и в изготовлении свечей».
Появилась когорта женщин — профессиональных партийных работников, но они не радовали сердце Александры Михайловны. Вместо современных женщин-энтузиасток — скучные партсекретари, еще большие догматики, чем мужчины.
Идеи Коллонтай, связанные с сексуальной свободой, с равенством мужчины и женщины в интимных отношениях, явно опередили свое время. Ее воззрения казались невероятно радикальными. Партийные секретари, воспитанные в ханжеском духе, были в шоке.
«Всю свою жизнь, — отмечает Ирина Игоревна Юкина, заведующая кафедрой гендерных исследований Невского института языка и культуры, — она проработала в мужской среде — в среде политических эмигрантов, партийных функционеров, пытаясь играть при этом главные роли. Партия большевиков была весьма консервативной и патриархальной именно в вопросах гендерного строительства партии. Женщин в принципе было в партии мало, и выполняли они второстепенную работу».
Возмущенная реакция аппарата породила, как отмечают специалисты, «сексуальную контрреволюцию». Через несколько лет власть начнет отменять то, что было принято в годы, когда Коллонтай состояла в правительстве и ЦК партии. В официальной жизни восторжествует ханжество, а в неофициальном бытии огромного аппарата — тщательно скрываемый разврат.
Разочарование следовало за разочарованием. В аппарате накопилось множество претензий к женотделам и к самой Коллонтай. Партийные секретари хотели от нее избавиться. Одни считали «бабью работу» вообще излишней роскошью, буржуазным феминизмом, другие выражали недовольство излишней активностью женотделов, вмешательством в дела других подразделений партийных комитетов. Встал вопрос о ликвидации всей структуры.