Тамир-агы, как поведала тогда мешающая слова и слезы девушка, был отцом ее егшише, мачехи. И всегда любил ее как родную. Он, после того, как Волег Колояр обменял свою свободу на ее, увез Айсулу в один из повстанческих отрядов Надмит-агы… И лишь погодя, когда войвода Бойдан Варяжко вместе с ратниками Гансухэ-агы отбил Волега Колояра и Зверополка Гнездило от казни, разрозненные отряды встретились у границ Беловодского ханства и ушли в горы.
Днесь сдержавшая свою поступь, замершая недалече, Айсулу изумленно оглядывала этого столь странного юношу, к которому чувствовала такую теплоту, нежность, точно стараясь подарить ему все то, что дотоль посылала своим многочисленным сродникам: отцу, егшише, братьям, сестрам.
Зеленая ящерка, нежданно резво мотнув своим долгим хвостиком, единым махом соскочила с руки Яробора Живко, и, юркнув в густоту темных трав, в доли секунд скрылась из глаз. А мгновение спустя подле камня сызнова застрекотал сверчок, и точно вторя ему, с ветвей дерева росшего позади камня, отозвалась сова, прокричав свое пронзительное кью…винх.
— Толковал с ящеркой, — как ни в чем не бывало, отозвался Яробор Живко, легохонько двинувшись в сторону, и уступая уже нагретое место обок себя на камне да приглашая тем движением присесть девушку.
— С ящеркой? — переспросила Айсулу, и в ее голосе не слышалось насмешки всего-навсе теплота и забота.
Юница неспешно обошла камень справа, и, опустившись на него, подле парня, ласково взглянула в его очи, оные оказались как раз напротив ее. И единожды из водянисто-голубых глаз Айсулу в сторону Яробора Живко порывистым дуновением полыхнуло не просто теплотой, а особой чувственностью, которую люди называют любовью, страстью. Девушка порывчато схватила руку юноши, и, вздев ее к своему лицу, припала горячими губами к его долгим, тонким перстам конической формы. И немедля легкая зябь волнения, будто пробивающая ее плоть, переместилась на Яробора Живко. Мелкие, вроде его лихорадило, мурашки пробежали от подушечек пальцев по руке, и, коснувшись жарко стучащего сердца, вызвали прилив крови, отчего стало душно и тесно ему в груди.
— С ящеркой, — чуть слышно произнес Яроборка и медленно потянул на себя удерживаемую руку.
Юноша впервые, впрочем как и Крушец, встречался с таким чувством… Когда любовь, привязанность, хотение и страсть оказывал человек. И ноне лучица не связывала плоть чувственностью направляемой на Богов, а посему Яробор был свободно в выборе избранника. Однако несколько неожиданная ласка со стороны юницы вызвала в мальчике не только трепетное мужское начало, но и испуг, пред чем-то таким чего до сих пор не испытывал, ибо вмале он уловил чуть слышимую мелодию… успокаивающую его… Определенно, Крушец властвуя в этой плоти, когда того желал… мог… умел поддержать ее.
— Яроборушка! Ярушка! — донеслось откуда-то издалека, и мгновение спустя стихнувшая внутри головы свирель, вернула юношу в бытие, позволив обрести себя.
Яробор Живко торопливо качнул головой и днесь овладев собственными мыслями так, точно и не случилось того минутного отключения, как ни в чем не бывало, молвил:
— Знаешь, я почасту толкую со зверьками и птицами. В основном с мелкими: ящерками, мышами, лягушками… Иногда со змеями. Али с птицами, но тогда с сороками, дятлами, трясогузками, в общем, со всякой мелочью, — дополнил он и негромко засмеялся, задорно глянув в сияющее в луче луны лицо девушки.
— Ярушка, — полюбовно протянула Айсулу и приткнула свою голову к его плечу, по первому пройдясь по ткани кафтана губами, а по щеке короткими и жесткими волосками. — Ты так мне дорог. Ты такой необыкновенный. Самый, самый удивительный. Когда я подле тебя, я ощущаю такую легкость, словно у меня есть крылья и мне лишь стоит ими взметнуть…
— И ты окажешься в небесах, — прошептал за девушку Яробор Живко, внутри ощущая неловкость от услышанного… оттого, что быть может впервые человек при нем озвучил его уникальность… Не ущербность, как долгие годы считал он, а избранность.
— В небесах, — вторила вслед ему Айсулу, плотней прижав голову к его плечу, верно стараясь слиться с ним своим естеством… душой, как считали люди, но на самом деле только единственно сущной плотью, тем, что и составляло основу каждого человека.
Девушка смолкнув, внезапно и вовсе будто оцепенела, по-видимому, впервые за этот срок, что потеряла своих близких, ощущая счастье жизни подле юноши.
«Кью…винх», — вновь донеслось с дерева, так вроде птица, приглядывая за бесценным мальчиком и пучившая в ночи свои два желтых пятнышка глаза, всполошенно докладывала кому-то о происходящем.
«Чвирь…чвирь», — раздалось подле правого уха юноши, и он широко просиял царствующему окрест него тому тихому бытию.
— Завтра, — наконец прервала тишину Айсулу. — Отправимся в дорогу. Дядюх молвил, что надобно более не тянуть, а то осень иль еще хуже зима застанет, где в верховьях гор… И не успев обосноваться в долине мы можем погибнуть, но мне, кажется, стоило еще немного тут побыть, чтобы ты, Ярушка, окреп.
— Ярушкой меня звала мать и старшая сестра, — мягко отозвался парень, впервые за столь долгий срок, что покинул сродников, вспоминая о них. — Звали так, когда я был маленьким… Но когда меня нарекли вторым именем перестали так величать, або отец и старшие братья были вельми суровыми. Редко проявляли свои чувства. Они не походили на Волега Колояра, так точно им не хватало тепла. Порой мне думается, я такое уже где-то наблюдал… но где никак не могу уловить. Я очень скучаю за матерью и отцом, и все еще не смирился с их смертью. Все еще не пережил их уход. — Яробор Живко прервался на малеша и словно задумавшись о чем-то ведомом одному ему, горестно и протяжно вздохнул, погодя продолжив, — знаешь, Айсулу… Мне кажется во мне хранятся знания… Какие-то затаенные, укрытые и иногда я их улавливаю проходящими тенями, а изредка и вовсе не могу понять, так как они ускользают. Вроде не позволяя мне собою овладеть. — Юноша приподнял голову, и, воззрившись в Луну прикрытую сетью разрозненных облаков, скользящих, как и его воспоминания, куда-то на всток, досказал много бодрее, — одначе я достаточно окреп после болезни. И ты за меня не тревожься, со мной все будет благополучно.
Хруст ветви и легкая поступь шагов мгновенно вывели из благодатного состояния обоих молодых людей, и Айсулу резво отпрянув от Яробора Живко, испрямила свой стан. В бело-желтой полосе, выглянувшей из проплывшего сетчатого облака, степенно направившего свое движение к высившейся утесистой макушке горы присыпленной сверху белыми полотнищами снега, поигрывающей брызгами преломляющегося света, нарисовалась мощная фигура Волега Колояра, и парень, абы не хоронится резво поднялся на ноги.
— Яробор Живко? — гулко дыхнул осударь и было слышно в его голосе протяжное пыхтение, наполненное неожиданностью, столь скорого раскрытия его прихода. — Ты, что ли?
— Ага, — незамедлительно отозвался юноша и легохонько кивнул в такт своим словам.
— Напугал… истинно напугал ты меня. Не ожидал тебя тут застать, — благодушно протянул Волег Колояр и сделал вельми неуверенно-покачивающийся шаг вперед.
— Ох, дядюх, — ворчливо откликнулась Айсулу и также скоро, как дотоль Яробор Живко, поднялась с камня. — Кежат сыны мен гара.
— А кто следит моя Айсулу? Кто? — несколько возмущенным голосом проронил Волег Колояр и всплеснул могучими руками так, что в бледнеющем свете Луны они точно умножились своей дюжестью, али взметнулись вроде крыльев.
Айсулу ласково провела дланью по спине юноши и подпрыгивающе — парящей походкой направилась к раскинувшемуся впереди селению, на ходу не менее недовольно заметив осударю:
— Ярушка, кашан штиме жыманды над тазы кой.
— Да, кто ж в том сомневается, — поспешно произнес проходящей мимо него сроднице Волег Колояр, и, вздев вверх руку, вероятно, желая огладить ее голову, также стремительно уронил вниз, ибо сердитая девушка отклонилась вправо от той ласки.
— Тогда… коли не сомневаешься, — добавила Айсулу, уже скрывшись в тени отбрасываемой соседней грядой гор. — Не следи… — последняя фраза едва слышно долетела из мрака ночи, и в ней явственно пронеслось негодование, которое и не желали скрыть.
— Ишь ты мудрая какая, — задорно засмеявшись изрек Волег Колояр и качнул туды…сюды своей крупной головой.