Справа от входа он увидел деревянную стойку, а за стойкой горбатую старушку. У неё-то Фаянсов и решил всё узнать. Но горбунья была занята, принимала от молоденькой модной женщины список чьих-то имён и ей же продавала свечи. Когда же старушка осталась одна, Пётр Николаевич приблизился к стойке и негромко спросил: «Когда и как?» Мол, нужно это вовсе не ему, просил знакомый, очень занятый человек, наказал зайти по дороге, узнать, каков в этом деле порядок. Сам-то он, сказал на всякий случай Фаянсов, из другого города, находится здесь проездом.
— А чего порядок? У нас простой порядок. Отец Иван тута, счас прямо и крестит, — приветливо объяснила горбунья.
Чтобы прямо сию минуту? Нет, к такому обороту Пётр Николаевич не был готов. Так он однажды зашёл к хирургу с небольшой болью в животе и через сорок минут совершенно обалдевший очутился на операционном столе.
— Мой знакомый живёт далеко. И к тому же, как я сказал, в данный момент он занят, — с искусственной улыбкой напомнил Фаянсов.
Морёное старушечье личико посветлело, залучилось лукавыми морщинами.
— Тот знакомый вы сами. — Она обрадовалась, точно дитя, отгадавшее хитрую загадку.
— С чего вы это взяли? — растерялся Фаянсов. Право, не написано же у него на лбу?
— Все спрашивают так. А крестятся сами.
Она права, скрываться не имело смысла. Хорош он будет, если и впрямь явится сам.
— Но для этого, видимо, что-то необходимо? Крёстные, наконец? — возразил Фаянсов, стремясь избавиться от немедленной процедуры.
— А ничего и не надо. Восемь рублей и всё. Крёстной, хотишь, буду я. Звать меня Марией.
Старуха прямо-таки загоняла его в купель. И может, и вправду ему незачем осторожничать, откладывать на потом, уж коль он решил доверить свою жизнь Тому, кого на самом деле нет? И как она назвала попа? Отцом Иваном — вот как! Отец Иван — почти Иоанн Креститель. Фаянсов и в этом увидел некий особый знак.
Старушка спросила имя, нацарапала простым карандашом на клочке серой бумаги крупными буквами слово «Пётр» и, получив с Фаянсова плату, вручила ему эту бумажку и латунный крестик на зелёном шнурке. Фаянсов машинально осмотрел крест. На внешней его стороне висел распятый Христос, на обратной крошечными буковками была отлита фраза: «Спаси и сохрани». У Петра Николаевича слегка ёкнуло сердце. Именно этого он и хотел от Бога, если Тот есть.
— Обожди возле вон той дверки, — уже по-свойски проговорила Мария. — А я подойду, подойду. Пока у батюшки там два мужчины, — доверительно пояснила она.
Фаянсов подошёл к двери, на коей был изображён в полный рост неизвестный ему святой, и почувствовал лёгкое волнение, слабые спазмы в животе. Такое случалось с ним в молодости перед сдачей экзамена. «Ну, ну, относись к этому с юмором, — сказал он себе и, тут же следуя собственному совету, пошутил: — Из атеистов да сразу в стан религии. Без пересадки».
Мимо Петра Николаевича проковылял, припадая на левую ногу, хромой скособоченный мужичок в чёрной рясе до пят. «Видно, им, горбатым и хромым, уже не на кого рассчитывать, как на Иисуса Христа, — подумал Фаянсов. — Да и я не такой ли сам?»
Что-то заставило его обернуться, он и обернулся, увидел в светлом проёме дверей Рындина. У капитана был истерзанный вид в стиле покойного Карасёва. Узел галстука спущен на живот, нижняя пуговица пиджака торчала в самой верхней петле, отчего пиджак перекосило к одному плечу, за которое будто бы участкового трепали сильно и долго. Рындин таращил глаза, ничего со свету не видя, кого-то искал в церковном полумраке.
Фаянсов, не раздумывая, толкнул дверь со святым, и, юркнув в открывшийся просвет, очутился в небольшой комнате, где происходило некое торжественное действо. Посреди комнаты возвышалась посудина с водой, она-то, видимо, и служила купелью. Перед ней застыл невысокий мужчина, рыжеватый, с подбелёнными сединой усами. Он держал перед собой зажжённую свечу и стоял босым, засучив брюки, в лохани с водой, в шаге от новообращённого расположился второй мужчина, полный, со вздёрнутым толстым носом, наверное, своим присутствием поддерживал товарища. По ту сторону купели разыгрывали свои роли дородный бородатый священник и женщина с раскрытой церковной книгой. Отец Иван макал в купель обычную кисточку и чертил на лбу и груди усатого водяные кресты. Его ассистентка быстро, словно торопясь, читала молитвы. Перед ним совершалось то, через что предстояло пройти и ему. Всё это могло показаться смешным, и Фаянсов всматривался в лицо усатого, пытаясь найти в его голубых глазах отсвет потешной игры. Но усатый был поглощен творимым всерьёз, сосредоточенно вникал в каждое произносимое слово и жест, искал в них важный, лично для него, усатого, смысл. И Пётр Николаевич вдруг осознал, что этот чудак и вправду искренне верит в Бога, и оробел, устыдился, — надо было совсем не иметь совести, чтобы, не веруя, отправиться в этот же путь.