А женщин он избегал, они были опасны, требовали от мужчин безумств, чтобы те ради них совершали глупости и непременно рисковали собой. И потому Пётр Николаевич все эти годы держался от прекрасного пола подальше. Правда, однажды ему будто бы сказочно повезло — Фаянсов встретил единомышленницу, а поскольку она была ещё и ко всему довольно симпатичной, он счёл везение двойным. Озорное, почти мальчишеское лицо, вздёрнутый носик, веснушки, в глазах бесёнок, и при сём разумнейшая осторожность — Пётр Николаевич был этим покорён. И не поставь он к тому времени предохранитель на сердце, влюбиться бы ему без ума. А пока Фаянсов был лишь очарован, но очень осторожно.
Случилось это с ним ещё в начале его новой обособленной жизни. Тогда он хоть и очень редко, но хаживал в гости. Так и на этот раз один бывший приятель, встретив его на улице, чуть ли не силком затащил на свой день рождения. Мол, старик, как тебе не стыдно? К счастью, компания собралась небольшая, хозяин представил его гостям, Фаянсов пожал протянутые руки, когда черёд дошёл до незнакомой девушки и та вдруг простодушно отказала:
— Я руки не подаю. Не обижайтесь, не только вам, всем не подаю! Рукопожатие негигиенично. Ведь вы сейчас по дороге хватались бог знает за что, правда?
— Абсолютная правда, — улыбнувшись, подтвердил Фаянсов. — В троллейбусе держался за поручни, потом открывал разные двери. И, как видите, ещё не успел вымыть руки, хозяева сразу принялись знакомить с гостями.
— Слана богу, вы меня поняли. Обычно все дуются, принимают на свой счёт, — сказала девушка, сама розовая, отмытая, словно только что вышедшая из ванны, где долго отмокала и оттирала себя щёткой и шампунем.
За столом их, его холостого и её незамужнюю, то ли нарочно, то ли случайно посадили рядом. Катя, как звали чистюлю, тотчас взяла свой прибор и отправилась мыть на кухню. Фаянсов ждал скандала. Но, видно, Катины повадки здесь были не в новость, хозяева, ничуть не обидясь, вместе со всеми стали на все лады подтрунивать над его щепетильной соседкой.
— Они всегда надо мной смеются. Ну и пусть смеются, — вернувшись, сказала Фаянсову Катя. — Зато бережённого бережёт не только бог, но и все санэпидстанции мира. И я должна вас предупредить: за едой молчу. Можно подавиться. А вы, если вам охота, говорите, сколько угодно. Только не считайте меня сухой и высокомерной. Ладно?
— Считать не буду! Я вас понимаю. И более того, в знак солидарности тоже не произнесу ни слова, — как бы шутливо, а на самом деле серьёзно поклялся Фаянсов. К тому же он и в пору своего легкомыслия не умел развлекать дам.
— Спасибо. Вы меня поняли во второй раз, — сказала Катя, прежде чем сосредоточиться на еде.
Они пришлись друг другу по душе, и после застолья Фаянсов вызвался проводить Катю домой. На улице он согнул локоть калачиком и было галантно подставил даме — «прошу!» — но та очень естественно попросила этого никогда — запомните, никогда! — не делать, даже ласковое сжатие и оно препятствует току крови. По дороге выяснилось, что общего у них гораздо больше, чем можно было предположить, даже сказку они с детства любили одну и ту же — «Колобка».
— Я иногда перечитываю и сейчас. И рыдаю. Трагическое произведение, — призналась Катя. Она сама, по её словам, однажды неосмотрительно — была тоже самоуверенна, — вышла замуж и едва не пропала, супруг оказался форменным лисом.
Она жила в тихих переулках, где в поздние часы было безлюдно, как в дремучем лесу. Когда же впереди послышались чьи-то тяжёлые шаги, Катя сама схватила Фаянсова под локоть и увлекла в какой-то тёмный двор. Там из-под ног бесшумно брызнули чёрные, наверно, кошачьи тени. Дама прижала своего кавалера к шершавой стене, рядом с мусорным ящиком, запечатала ему ладонью рот, прикрыв заодно и ноздри. Задыхаясь, Фаянсов ощущал тепло её мягкой ладони, запах дивного крема для рук. Наконец, кто-то, видимо, для неё очень страшный прошагал мимо подворотни, и вдали умолк перестук его каблуков. Тогда Катя обессиленно уронила руки, вернув ему свободу дышать и дар речи.