Колобок ровно бликовал.
- И вот я не могу найти себе покоя и оправдания, - лису понесло, она вошла в роль, и сердце ее трепетало перед чудовищностью ее жестоковыйности, ей становилось холодно от своих слов. И чем больше она говорила, тем гнуснее она выглядела перед собой, муравьем, колобком, всем миром.
- Да, лиса, все это гадко, - сказал колобок и - покатился дальше, но лису это не устраивало, она забегала вперед и говорила что-то еще, она говорила и говорила, и что она говорила она порой не осознавала сама, наконец, она спохватилась, что делает что-то не так, и резко сменила тему:
- Так вот, колобочек, ты видишь, что я не знаю, что творю - помоги мне, только ты способен утихомирить мои безумства, только ты в силах все поставить на свои места, только ты имеешь власть образумить меня, помоги мне, колобок.
- Иди, найди муравья и согрей его и его семью своим теплом, - голосом евнуха сказал ей колобок.
- Ты хочешь, чтобы я погибла на муравейнике, - изумилась лиса.
- А ты хочешь, чтобы я погиб в муравейнике твоих стенаний? - колобок в точности повторил интонацию лисы.
- Как ты мудр, колобок! Я хочу быть всегда с тобой! - вот и выговорила лиса самое свое заветное, выговорила и разом успокоилась. Тишина окутала ее, и ей уже было безразлично, что именно ей ответит колобок и как, ей были безразличны и отказ, и согласие. Свершилось главное - она выговорила то, что требовалось выговорить. В первый момент, когда еще не остыли первые звуки ее слов просьбы, она почувствовала, что эти слова ей нужно было произнести, они были необходимы сами по себе, она могла их сказать и не только колобку, но и дереву, кусту, облаку, солнцу, всему миру - направленность их не имела значения, имело значение их воплощение в звуковую реальность, их возвучивание. И именно эта полнота - не большая и не меньшая - была достаточным заклинанием, в результате которого рождалось нечто невидимое, неслышимое и даже, вероятно, не существенное, но однако же это заклятие действовало... пусть оно действовало через миллиарды лет, пусть оно действовало через миллиарды судеб, пусть оно связывало то, что никак не может быть прослеживаемым, пусть все тайные протяженности мира пролягут между причиной и следствием, то, что выговорила она как бы для колобка, легло неизбывным семенем, и то, что лиса прежде могла лишь растлить, теперь в присутствии колобка, с его внедейственного благоволения легло в основание того, к чему прикладывается более короткое и прямое слово, выражающее величайшую способность - растить.
Не только лиса, никто в те времена не смог бы понять, что произошло, но лисе не нужно было ничего понимать и никому не надо что-либо понимать - ей хватало вполне того избыточного чувства “сделанного правильно”, которого хватило бы на созидание целого созвездия прекрасных чарующих миров, где сила, радость и красота оставались бы непреходящими принципами.
Почти в беспамятстве лиса наклонилась к колобку и оба они словно одним дыханием, произнесли: “Надо быть всегда вместе”. Лиса не помнила, как она коснулась колобка, но в тот же момент он исчез, а следом за ним исчезла и лиса, и словно мир вывернулся изнанкой, где все было чисто, свежо и готово для появления нового мира.