— Если серьезно — я несчастных женщин побаиваюсь, — сказал Дроздов. — Не готов их утешать. Увы! — Он развел руками.
— Гляди, Ниночка уже идет! — радостно воскликнул Важин и тут же огорчился: — Ну что ты будешь делать, опять этот охламон с ней!
Нина с туфлями под мышкой и Алмазов стояли возле увитой алыми лентами деревянной арки базарных ворот рядом с хлопочущим у своего ящика разбитным уличным фотографом. «Пушкарь» целился в клеенку с намалеванным стройным джигитом в черкеске с серебряными газырями на груди и огромным кинжалом у пояса, держащим под уздцы роскошного белого аргамака. В дыре под папахой джигита застыла потная напряженная физиономия толстощекого небритого дяди с закрытыми глазами и плотно сжатыми губами. Он едва втиснул обширный живот между забором и изнанкой клеенки.
— Ну снимемся, Нинон, умоляю, — канючил Алмазов, прижимая к груди пухлые ладони. — Ну снизойдите!
— Надоели, Алмазов, — тоскливо сказала Нина. — Сколько можно повторять…
Алмазов шумно, по-коровьи вздохнул, в глазах его отражались обожание и безнадежность.
— Спокойно, гражданин! Откройте глаза, не бойтесь, сейчас кинарейка вылетить! — бойко скомандовал фотограф небритому дяде. — Спокойно, снимаю!
Клиент испуганно выпучил глаза и широко открыл рот.
— А рот-то зачем? — с досадой всплеснул руками «пушкарь». — Ну, до чего же вы, гражданин, непонятливые… Рот закройте!
Дядя тупо смотрел на фотографа и не мог взять в толк, чего тот добивается от него. Подошли Важин и Дроздов.
— Здравствуйте, красавица, — почтительно улыбнулся Важин Нине.
— С добрым утром, — сдержанно сказал Дроздов и учтиво поклонился Нине и Алмазову.
— Готово, — сообщил «пушкарь» опостылевшему клиенту и бесцеремонно приказал: — Вылазьте из пейзажа, гражданин.
Измученный «джигит», отдуваясь, выбрался из-за клеенки и с облегчением стал утирать пот с лица.
— Вот уговариваю Нину Петровну сняться, а она никак, — с долей кокетства пожаловался Алмазов Дроздову.
— Разве только всем вместе?.. — Нина неуверенно взглянула на Дроздова.
— Ну нет, пожалуйста, без меня, — решительно попросил Дроздов.
— Что так? — удивилась его категоричности Нина.
— Нет ничего мертвее фотографий, — поморщился Дроздов. — Сегодня снялся, а завтра ты уже другой, и не лучше, а хуже. Простите.
— Да брось ты, снимемся все вместе на память! — с опозданием оживился Важин. Его неожиданно зажгла идея группового портрета.
Чуткий фотограф, чья профессия сделала его психологом, внимательно прислушивался к разговору. Решив, что благоприятная ситуация назрела, он резво снял с забора клеенку с джигитом и конем, тут же заменил ее новым «задником» — грубо намалеванным на рядне ядовито-зеленым броневиком с колесами разной величины и кривой башней, торжественно увенчанным развевающимся алым стягом. Резво проделав эту операцию, «пушкарь» выжидательно уставился на разговаривавших, однако не услышал ничего утешительного.
— Я тебя, товарищ Важин, и так не забуду, — улыбнулся Дроздов. — А снимался в последний раз, когда первую гимназическую форму сшили. И то родители заставили.
— Эх, Алексей, скучный ты человек, — разочарованно протянул Важин и укоризненно покачал головой. — Сниматься не хочешь, новоселье зажал…
— Почему зажал? — удивился Дроздов. — Хоть сегодня! Вечером прошу всех ко мне.
— Благодарствуйте, Алексей Евгеньевич, — заулыбался Алмазов, округло потирая пухлые ручки. — А пока — в клуб, порепетируем. Нина Петровна говорит — вы согласны?
Дроздов сразу поскучнел, неопределенно пожал плечами.
— Завтра порепетируем, — решительно отмахнулась от Алмазова Нина и попросила Дроздова: — Пожалуйста, проводите меня.
На прощанье она небрежно кивнула Алмазову и Важину.
— До вечера, — с облегчением простился с ними Дроздов.
Неунывающий «пушкарь», завидев нерешительно бредущего по базару молодого краснощекого крестьянина в овчинном полушубке и картузе с лаковым козырьком, мгновенно заменил броневик испытанным безликим горцем и радостно протянул руки навстречу потенциальной новой жертве:
— Прошу, молодой человек, специально для вас — героическая сцена из кавказской жизни!
Крестьянин остановился и, с сомнением глядя на клеенку с жутковатой фигурой без лица, нерешительно почесал в затылке.
— Не сомневайтесь, вьюнош, перед такой карточкой ни одна невеста не устоит! — наддал фотограф.
Аргумент оказался решающим. Крестьянин вздохнул, покорно скинул шубу, снял картуз и, тяжело сопя, молча полез за размалеванную клеенку. Миг — и его испуганное лицо возникло в дыре под папахой джигита.