— А по-моему, напрасно это, товарищ Камчатов, — покачал головой Маслаков. — Плюснину все равно «вышка». А с Ямщиковым и так ясно. Работал раньше на Плюснина, потом замаскировался под красного. Теперь испугался разоблачения.
Лицо Камчатова потемнело. Он тяжело посмотрел на Маслакова:
— У тебя что, есть доказательства?
— Застрелился — значит виноват, — твердо сказал Маслаков.
Кузнецов даже крякнул от полноты чувств. Он больше не смотрел на Маслакова. Камчатов помолчал, потом спросил:
— Тебе сколько лет, Маслаков?
— Вы же знаете, восемнадцать, — пожал тот плечами. — А что?
— А то, что смолоду запомни: для революции не только жизнь, но и честь человека свята, — сурово сказал Камчатов. — Нам не все равно, почему застрелился Ямщиков. Может, он и виноват, но пока мы этого не знаем. А самое малое сомнение обязаны проверить. Надо будет — ногтями землю рыть станем, чтоб до правды докопаться. Когда равнодушие начинается — революция кончается.
Камчатов отошел к окну. Маслаков, подобравшись, глядел на него и ждал продолжения.
Камчатов подошел к Маслакову, гневно произнес в упор:
— А если ты человека без всяких доказательств за здорово живешь во враги записываешь — беги из ЧК со всех ног! Сам беги, пока не погнали!
Камчатов судорожно закашлялся. В минуты сильного волнения приступы мучительного кашля порой напоминали о далекой зиме девятьсот седьмого года. Двадцатидвухлетнего Федора с партией политкаторжан гнали тогда этапом из орловского централа в Нерчинск. Шли сибирской степью, мороз стоял лютый. Под вечер конвоир, красномордый казак в романовском тулупе и башлыке до бровей, стал измываться над худенькой курсисткой. Девчушка в пальто на рыбьем меху и в строгих кандалах падала от изнеможения, а дюжий конвойный говорил ей все новые гнусности. Камчатов в то время еще не научился владеть собой. Руки и ноги были скованы, поэтому, изловчась, он что было сил ударил казака головой в переносицу. Тот взвыл от боли, брызнула кровь. Строй остановили. Федора раздели догола, очертили штыком на снегу круг, предупредили, что выход из него равносилен побегу: огонь будет открыт без предупреждения. Спокойно дымя цигарками, казаки дождались, пока окоченевший арестант, потеряв сознание, рухнул на снег и лишь тогда до полусмерти избили его коваными прикладами. Месяц провалявшись в бреду на новониколаевской пересылке, Камчатов чудом выжил, но мучительный кашель в минуты сильного волнения остался навсегда.
Речь начальника ЧК не произвела на Маслакова особого впечатления. Ни один мускул не дрогнул на его спокойном лице. Невозмутимо дождавшись, когда Камчатов перестал кашлять и вытер платком взмокший лоб, молодой чекист энергично поправил пояс и упрямо произнес:
— Для меня, товарищ Камчатов, самоубийство — лучшее доказательство. Пошептался Ямщиков с палачом и пустил себе пулю в лоб. И ведь нет, чтобы, скажем, к нам с повинной прийти или деру дать, авось не найдем, нет, сразу отрубил, как меня в клубе увидел. Уж так, видно, перед Советской властью виновен, что верной «вышки» ждал. Вот и решил — сам. Ясно здесь все, товарищ Камчатов. И не к лицу нам, чекистам, врага выгораживать, хоть и мертвого.
Теперь Камчатов смотрел на Маслакова с холодным интересом.
— Вот ты, оказывается, какой… — ровно начал он, но не смог договорить: его прервал настойчивый стук в дверь.
— Войдите! — сказал Камчатов.
Дверь отворилась. В кабинет вошел рыжий Распутин.
— Разрешите, товарищ Камчатов? — озабоченно спросил он.
— Вообще-то я занят. — Начальник ЧК нетерпеливо поморщился, но, увидев на простодушном лице красноармейца огорчение, спросил: — Что ты хотел? Только быстрее.
Распутин обрадованно достал из-за отворота буденовки вчетверо сложенный лист бумаги, развернул его и решительно протянул Камчатову:
— Вот. Заявление. Личное.
Камчатов взял лист, с возрастающим недоумением пробежал глазами неровно выписанный текст, потом, поглядывая на Распутина, прочитал вслух:
— «ПОСКОЛЬКУ Я, КРАСНЫЙ БОЕЦ, НЕ ЖЕЛАЮ НОСИТЬ ОПОЗОРЕННУЮ ЦАРСКИМ ХОЛУЕМ ФАМИЛИЮ РАСПУТИН И ВСКОРЕ НАМЕРЕН УЧАСТВОВАТЬ В МИРОВОЙ РЕВОЛЮЦИИ…» — Он сделал паузу.
Распутин слушал внимательно, с видимым удовольствием.
— «…ПРОШУ ЗАМЕНИТЬ ЕЕ НА РОБЕСПЬЕР», — закончил Камчатов.
Озадаченный начальник ЧК поднял глаза на Распутина, который с трепетом ждал решения своей участи. Кузнецов надел очки и, едва сдерживая улыбку, перевел взгляд с Распутина на преувеличенно серьезного Камчатова.