Моя мамуся, слегка разочарованная отсутствием третьего колодца, разгребала палочкой мусор на свалке. Тереза продолжала восхищаться царящими вокруг тишиной и спокойствием. Люцина углубилась на поле клевера, созерцая тот путь, который связывал ее с Менюшко. По тропинке за забором я отправилась к лугу, намереваясь осмотреть предполагаемое место преступления – заметные издалека камыши.
Зачерпнув туфлями жидкой грязи, я отказалась от осмотра. Вязкая почва неприятно прогибалась, до камыша я не дошла и удивилась, что преступник не утонул, транспортируя свою жертву в середину болота. Франек напомнил, что последнее время шли дожди. Осенью прошлого года стояла хорошая погода, луг подсох, и можно было пройти почти до самого камыша. Там и нашли труп.
– Наверное, он думал, что труп утонет и все следы исчезнут, – поняла я. – Тогда было совсем сухо?
– Совсем сухо тут никогда не бывает, – ответил Франек. – Этот покойник лежал, потому и остался. Если бы стоял, его бы затянуло. Те, кто его вытаскивал, сразу провалились по колено.
– Поэтому он наши адреса и не забрал, – недовольным тоном сказала Тереза. – Думал, что все утонет. Болван.
Очень странно, но все с ней согласились. Неизвестно почему, мы вдруг поверили, что убийца должен был забрать эти адреса – и если бы забрал, ему было бы намного лучше. И, что еще более странно, будущее показало, что мы были абсолютно правы...
Обычные домашние куриные яйца неожиданно столкнули дело с мертвой точки. Вместе с Люциной мы поехали за этими яйцами в знакомое село за Пясечным. Из-за дурацкого стечения обстоятельств, мы не успели вернуться вовремя. Точнее, у меня спустило колесо. Момент и место оно выбрало превосходно, как раз когда я была далеко от села, под лесом, на мягкой песчаной дороге, в полной темноте. Мы поехали за продуктами довольно поздно, а обратно выбрались, когда уже стемнело.
Запасных колес у меня было два, но с тем же успехом их могло быть и двести – мне это ничего не давало. Может, общими усилиями мы открутили бы гайки, но использование домкрата исключалось. Он проваливался в песок, надо было подложить под него какой-то плоский камень. Плоского камня рядом не было, а если и был, найти я его не смогла – фонарик на пару дней раньше позаимствовал мой сын.
– Что будем делать? – поинтересовалась Люцина.
– Ничего. Подождем рассвета – сейчас июнь, ночи короткие. На рассвете я найду камень, может, подвернется какой-нибудь сильный парень. А пока можно разжечь костер. Если хочешь, можем пешком вернуться в село и у кого-нибудь переночевать, но не знаю – стоит ли.
Люцина предпочла костер.
– А где мы возьмем дрова? – засомневалась она.
– Из леса. Лес под носом. Всего пятьдесят метров.
– Темно, как в кишках у негра, я не пойду.
– Я сама пойду. Сухое дерево я как-нибудь нащупаю, а если нет, сниму туфли и сразу найду шишки. Сиди тут и жди.
Люцина куда-то села, куда – я не видела. Через свежескошенный луг я отправилась к лесу. Еще до того как я насобирала пучок сухих прутиков, взошла луна. Стало посветлее, я достала из багажника небольшой ручной насос, надула Люцине матрас и снова отправилась в лес. Я успела обернуться три раза, луна светила все ярче, камня я, правда, так и не нашла, но перестала спотыкаться о кочки, и в последний раз луг преодолела почти галопом. Люцина сидела рядом с машиной в кресле из матраса и поддерживала небольшой огонек.
– Я все знаю, – сообщила она, когда я бросила на землю громадную связку веток и начала их ломать. – Этого мне и не хватало – темноты и луны. Я все вспомнила, когда ты мчалась через поле. Это выглядело похоже, только там не было леса и он мчался намного быстрее.
Я перестала шуметь, отложив дрова на потом. Мне сразу стало понятно, о чем речь.
– Менюшко? – убедилась я.
– Менюшко. Это, кажется, действительно был Менюшко, тот что мчался. Я помню, что сразу перед этим или сразу после того услышала про какого-то чужака, слонявшегося по селу, которого кто-то прогнал. «Он не будет здесь вынюхивать по углам», – так говорили. Не знаю, кто, но наверное, тот, кто потом за ним гнался.
– Или перед этим гнался...
– Или перед этим. Я уверена, что как раз тогда и прозвучало имя Менюшко. Мне все больше кажется, что Менюшко – это был тот вынюхивающий, и приплелся он из другого места. Не знаю почему, но, кажется, из мест нашей прабабки.
– Я знаю, почему тебе кажется, – сказала я, возвращаясь к веткам. – Из-за постоянных разговоров о семейной тайне, из-за адресов и всего прочего. Мест для выбора не так уж много, или места прадеда, или места прабабки. Если в местах прадеда он был чужим, значит должен быть из мест прабабки.
– Возможно, – согласилась Люцина, – во всяком случае, с этим Менюшко связан какой-то скандал.
– Подожди, а где места прабабки?
– Где-то около Лукова, прабабка приехала туда откуда-то с Украины...
– Может, и Менюшко приехал с Украины?
– Не знаю, возможно. Сестра прабабки была графиней, и бабушка воспитывалась при ее дворе. Подожди, я вспомнила еще что-то! Бабушка устраивала деду множество скандалов и могу поклясться, что в одном из скандалов она крикнула: «Даже молодой Менюшко был лучше, чем ты!». Я сама слышала. Мне вспоминается все отчетливей.
Люцина говорила голосом оживленным и одновременно таинственным, очень уверенно и решительно, но я отнеслась к ее воспоминаниям достаточно скептически. Тереза была права – понять, что Люцина действительно помнит, а что выдумывает для оживления действия, было невозможно. Не раз я слышала от нее просто кошмарные истории. Какого-то предка сожрали волки, вместе с конями, санями и возницей, какую-то из прародительниц, кто-то купил у отца за десять тысяч рублей золотом, какая-то графиня отравилась из-за нашего прадеда, который не хотел на нее смотреть, внебрачные дети княжеского рода плодились в нашей семье, как кролики весной, чтобы массово погибнуть на баррикадах революции, и все увлеченно убивали друг друга. Люцину посещали странные мысли, и в любую секунду Менюшко мог обрасти преданиями.
– Лучше сразу скажи, откуда ты все это знаешь, – потребовала я.
– Не знаю, откуда – не помню. Где-то услышала. Бабкины скандалы я сама слышала, о тетке графине бабушка рассказывала, а Менюшко ко всему этому здорово подходит. Он опять приехал вынюхивать...
– И ты действительно думаешь, что это тот же самый, который мчался по полю до Первой Мировой?
– Дурочка, у Менюшко могли быть дети.
– Ага, и теперь вынюхивают дети?
– Вынюхивают. А почему бы и нет? Это даже подтверждает то, что рассказывал дядя Антон. В старые времена люди делали разные странные вещи. Наша семья могла забрать что-то у семьи Менюшко. Или получить что-то на сохранение. Кого-то попутно заела совесть, и он начал передавать поручение – это что-то вернуть...
Я кивнула головой. Да, подходило. Облизанный мог быть потомком Менюшко и действительно приехать за чем-то своим. Это должно быть чем-то стоящим, если в самом начале появился труп. Однако, какое отношение к этому имеет моя прабабка? По словам отца Франека, сначала ей надо было умереть, откуда следовало, что прабабка не соглашалась вернуть награбленное. Прабабка умерла. Интересно, что стало с награбленным...
– Тереза лопнет от радости, – сказала я грустно. – Если окажется, что наша семья действительно кого-то обжулила – совесть загрызет ее насмерть. Она спать не сможет.
– Вернется домой нагая и босая, – добавила Люцина. – Надо снять с книжки все деньги и закопать их в подвале, иначе она заставит отдать их облизанному. Эх, черт, у меня же нет подвала. Знаешь, давай не будем ей рассказывать, что у нас вышло с этим Менюшко.
Вскоре после полуночи подъехала патрульная машина милиции, которая ехала по своим делам и немного отклонилась от маршрута, привлеченная костром посреди дороги. Ничего лучшего я и придумать не могла. Вопрос колеса решился за каких-то десять минут.
– Сама видишь, как я их люблю, – сказала я Люцине, отправляясь домой.