Михал вспомнил, что действительно бросил остатки еды на камни. Но это были в основном кости от курицы. Хлеба было всего несколько крошек, а курицы – кусочек шкурки с костями. Он засомневался, как такая слабая приманка могла привлечь животное, что такое крошки для такого громадного кабана!
– Ничего, – успокоил его сержант. – У свиней хороший нюх, а на свежий хлеб особое чутье. А что касается вашего колодца, не знаю... Людей у нас мало, на посты не хватит. Но пока суд да дело, может положим на него что-нибудь очень тяжелое?..
Мысль показалась нам прекрасной. Колодцу пришлось отступить перед уборкой и подождать еще пару дней, поскольку небо не предвещало ничего хорошего. Все приметы на земле и на небе указывали на приближение бури, возможно даже с градом, поэтому сельскохозяйственные вопросы выступили на первый план. Для уборки пшеницы Франек заказал на следующий день комбайн, но сено должны были спасать человеческие руки. Оставшиеся в родственниках следы порядочности не позволили бросить на произвол судьбы пропадающую собственность.
Спор вокруг чего-нибудь тяжелого, сразу же остановился на моей машине. Предложение заехать за коровник со стороны луга, остановиться над ямой и так все оставить, я с негодованием отмела. Не только из-за полной невозможности прокопаться через каменные завалы, но и ввиду последствий. Расстроенный бандит мог из мести разгромить автомобиль. Родственники не настаивали. Франек подумал и вспомнил, что у него есть старое колесо от трактора, валяющееся на сеновале. Двое сильных людей кое-как могут его поднять, но одному не справиться никак.
Поэтому колесо от трактора легло на частично раскопанный колодец, закрыв к нему всякий доступ. Ночь прошла спокойно. На сереньком песочке за коровником остались только собачьи следы, и в обеспокоенных душах расцвела надежда, что поединок с преступником мы наконец-то выиграли.
Буря разразилась ближе к вечеру и прошла немного стороной, не причинив достойного ущерба. Как раз перед этим я вернулась из Варшавы, куда ездила за снимками с ногами бандита. За ужином отпечатки таинственных подошв лежали почти у каждой тарелки, переходили из рук в руки и вызывали различные проявления умственной деятельности. Марек говорил, что дело ясное, фотография является неоспоримым доказательством и теперь каждый должен обо всем догадаться. Он догадался, значит, можем и мы.
– Я не справлюсь, – обиделась Тереза. – Я не знакома лично со всеми бандитами Польши. Я живу в Канаде.
– А канадских бандитов ты знаешь? – поинтересовалась Люцина.
– По-моему, он говорит про ботинки, – подсказала тетя Ядя. – Возле нас ходили такие ботинки и все их видели. Но я не помню.
– Ну, если бы ходили только ботинки, ты бы это запомнила.
– По-видимому ботинки ходили на человеке, – догадалась моя мамуся. – Я всем на ноги не смотрю...
– Значит... Вы имеете в виду человека в ботинках? – уточнил Михал.
– Возможно. Человек в ботинках.
– Ну и кто этот человек? – жадно поинтересовалась Люцина.
– Марек знает, но говорить не хочет, – ответила я с раздражением. – Он все время вам говорит, а вы не слушаете. Он считает, что по этим ботинкам, не знаю каким способом, можно узнать все остальное. Они прятались за коровником, это видели все. Ну и что, я вовсе не уверена, что это был убийца. За коровником мог всякий притаиться, особенно если было на что смотреть. Сами ботинки ничего не значат!
– Подведем итог! – живо предложил Михал. – Может к чему-нибудь придем. Из того, что мы до сих пор знаем, следует, что первым о сокровищах узнал этот облизанный Никсон. Не знаю, каким образом, но узнал. Наверное, прочитал документы. Какие у него ноги?
– Не такие, – сказал Франек, взяв фотографию. – Если он не надел чужие ботинки. Эти просто громадные. У него были поменьше.
– Сомневаюсь, что на такие дела он выберет чужие ботинки, тем более на пару размеров больше, – раскритиковала их я. – Это значит, что прятался не он, а кто-то другой. Следующий в списке – труп. Если облизанный узнал обо всем первым, труп узнал у него...
– И ты думаешь, что труп прятался за коровником? – остановила меня Люцина.
– Я рассуждаю в хронологическом порядке!...
– По-моему, с трупом понятно, – вмешалась Тереза. – Облизанный нашел Менюшко и взял его в сообщники. Этот труп – это же Менюшко?
– Взял в сообщники и убил? – возмутилась тетя Ядя.
– Не знаю, убил ли. Они же ничего не нашли, зачем было его убивать? Чтобы потерять сообщника?
– Он нашел себе другого, – напомнила моя мамуся. – Внука прадеда...
– Не прадеда, а нотариуса, – поправил Михал.
– Нотариус тоже мог быть чьим-то прадедом...
– Не мог, потому что умер. Не успел.
– Их было двое, – заметила я. – Один был внуком прадеда, а другой – нотариуса. Перестаньте мешать потомков.
– Я же и говорю, что прадеда...
– Тихо! – вдруг закричала Люцина. – Я все знаю! Уже поняла. Он его вовсе не убивал.
– Кто кого? – не вытерпела Тереза. – Говори полными фразами, а то у тебя опять предки попереплетаются.
– Облизанный не убивал Менюшко. Да, он дал ему наши адреса, хотя, зачем, не знаю... Сейчас, подождите... А может, не давал? Может, Менюшко эти адреса украл?.. Может, он хотел избавиться от него и договориться с нами?..
– Ну, наконец-то, что-то умное, – пробормотал Марек.
Люцина некоторое время неподвижно всматривалась в него горящим взглядом. Потом заморгала и решилась:
– Могло быть и так, в этом больше смысла. В любом случае, облизанный взял Менюшко в сообщники и прислал его сюда. Он хотел действовать тайно, поэтому у Менюшко не было при себе никаких документов, чтобы в случае чего, его нельзя было опознать...
– Это бы указывало, что он допускал мысль о преступлении, – вмешалась я.
– Может, и допускал, но он его не убивал. Как раз наоборот, ему нужен был сообщник и он нашел себе второго...
– А второго он тоже не убивал? – заинтересовалась моя мамуся.
– Тоже нет. Потом он нашел Больницкого и тоже его не убил...
– Понятно, что нет. Больницкий же убежал...
– Тихо! Марек сказал, что Больницкий говорил, что облизанный его уговаривал. Это значит, что он искал сообщников среди заинтересованных людей. Среди потомков, которые были с этим как-то связаны...
– Зачем?
– Не знаю, зачем. Все равно. Облизанный их не убивал, но кто-то же убил. Он убивал каждого, кто крутился здесь возле развалин. Значит есть еще кто-то, кто все знает, наверняка, мы его неоднократно видели. Он ходит в ботинках...
Люцина вдруг замолчала и напряженно уставилась перед собой. Мы все обернулись, но ничего не увидели, кроме посудного полотенца, которое висело на гвозде. Михал Ольшевский вдруг ожил:
– Я знаю! – победно возвестил он. – Ему приходилось искать Менюшко, Лагевку и Больницкого! Он не читал завещания, должен я вам напомнить! Он должен был догадываться из записок. Он искал потомков людей из тех времен, чтобы сложить все вместе, в каждой семье кто-то что-то знает... Приходилось брать их в сообщники, чтобы они не стали конкурентами!
– Очень хорошо, – подхватила я. – Он начал с Терезы, надеялся с ней договориться, думал, что они поладят, даже, возможно, в ущерб остальным родственникам. Он понял, что из этого ничего не выйдет, и перекинулся на тех, кто не имел прав на наследство...
Тереза толкнула под ребра заглядевшуюся на полотенце Люцину.
– Очнись, а то потом скажешь, что не слышала! – нетерпеливо потребовала она. – Что ты увидела в этом полотенце?
– Не мешай ей, может, у нее видение? – остановила ее тетя Ядя.
Люцина очнулась, оторвала взгляд от полотенца и посмотрела на нас.
– Я уже знаю! – торжественно объявила она. – В этом селе Сухом Доле... Умриголоде... как его там... Голодоморе...
– Голодоморицах, – буркнул Марек.
– В этих Голодоморицах кружили легенды о кладе Менюшек. А сорок пять лет назад кто-то прогнал Менюшко из Воли, и я это видела... Этот Менюшко... Тот первый, предок покойника... Он должен был проболтаться! Они уже пятьдесят лет искали наследство прабабки... Из поколения в поколение они передавали известия о закопанных сокровищах... Конечно... Кто же это был, черт, который прогонял?..