— И неужели не сказал, кто он такой? — поинтересовалась я. — Человек, когда знакомится, называет свою фамилию.
— Он и назвал — пробормотал что-то себе под нос, я и не разобрал. Да по правде говоря, не до него вше было. Тут как раз у меня корова телилась и сенокос на носу, так я и забыл о нем. Вспомнил только тогда, как тут у нас труп нашли. Вы уже знаете, что при этом трупе все ваши адреса обнаружили?
Лучше бы он не спрашивал! Ответа все равно не получил, потому что четыре бабы одновременно стали кричать, каждая свое. Люцина хотела знать, сколько времени прошло между визитом упомянутого обманщика и обнаружением трупа, Тереса выражала возмущение методами работы польской милиции, меня интересовало, сообщил ли милиции Франек о визите обманщика, мамуля опять ударилась в воспоминания. У тети Яди кончилась пленка, она тоже присела к столу и поинтересовалась:
— Пан Франек, а вы их понимаете, когда они вот так сразу все говорят?
— Понимать-то понимаю, — опять с ангельским терпением ответил хозяин, — да вот только отвечать им не успеваю.
Тетя Ядя попыталась нас утихомирить:
— Да тише вы! Спрашивайте по очереди, иначе так ничего и не выясним. А мне тоже интересно знать, это был тот же самый или другой? Я имею в виду — тот тип и труп.
Поскольку это интересовало абсолютно всех, все замолчали и Франек наконец получил возможность ответить. Он энергично покачал головой:
— Откуда? Совсем другой! Покойник был и моложе, и вообще не похож А о том я милиции не сообщил. Сначала не было времени — сенокос, потом забыл, а как вспомнил — картошка подоспела.
— Узнаю я наконец, как он выглядел? — прорвалась со своим вопросом Тереса.
— Который из них? Покойник или тот, что сюда приходил?
— Тот, что приходил сюда, уже целый час добиваюсь!
Франек задумался. Мы терпеливо ждали. Наконец услышали:
— Ну как выглядел? Обыкновенно выглядел, ничего такого особого. Одет по-городскому — костюмчик, рубашка белая, при галстуке. Никаких т&м джинсов, никаких ковбоек. Не лысый, не кудлатый, такой средний. Ниже меня, но потолще, в теле, морда вот этакая, и нос тоже большой, малость розлезлый. Ну вроде как его корова языком вылизала — и волосы прилизанные, и нос.
Слушая, Тереса взволнованно поддакивала:
— Точно он! А нос такой приплюснутый, большой, но не торчит, правда? Брови заметные, густые и широкие, а морда красная?
— Точно, он! А вы его видели?
Тереса посмотрела на нас с торжеством и одновременно с ужасом.
— Это он! — торжественно заявила она. — Тот самый, что был у меня в Гамильтоне! Уже поздней осенью явился, мы вернулись с озера. И что вы на это скажите?
Мы тупо глядели на нее — ни одной творческой мысли. Да и трудно было вот так, с ходу, что-то сказать на это.
Не отвечая на конкретный вопрос, я бросила в пространство абстрактное замечание:
— Вот почему милиции так трудно бороться с преступностью! Никто не желает ей помочь, никто не хочет сообщить ни о каких фактах. Ни Тереса, ни Франек ни слова не проронили об этом подозрительном типе. Как знать — скажи они вовремя, убийца бы уже сидел за решеткой, а непонятная история давно бы разъяснилась.
— Эээ! — пренебрежительно махнула рукой Люцина.
— Г… бы сидело! То есть, того… я хотела сказать, пользы им от сообщения Франека никакой! Тот тип уже был в Канаде, прямо летучий голландец какой-то. Давайте лучше установим очередность событий: когда приплюснутый был здесь, когда в Канаде, когда труп нашли.
Тереса с Франеком поднапряглись и вспомнили: в Воле подозрительная личность появилась в июле, где-то в середине месяца, Тересе в Гамильтоне этот тип нанес визит 10 сентября, а труп в болотце под Волей был обнаружен 17 октября. Франек признался нам, что покойника наверняка сочли бы очередной жертвой отмечаемых в этот день по всей Польше именин Терес и Ядвиг, если бы не наши адреса…
Подсчитав, мы пришли к выводу — облизанный коровой мошенник вполне мог стать убийцей, ибо за период с 10 сентября до 17 октября он вполне мог совершить кругосветное путешествие, не то что проделать путь из Канады в Польшу.
— Стоило бы все-таки сообщить о нем следственным органам, — повторила я.
— Отвяжись! — коротко отрезала Тереса, а Люцина обратилась к Франеку:
— Ты сказал — «Шлялись тут всякие». Кто еще шлялся? Тоже спрашивали про нас?
— Тоже, — подтвердил Франек. — Появился уже в этом году, весной. Я аккурат картошку сажал, и свиньи поросились, так что времени не было, опять приходилось вертеться, но этого я уже лучше запомнил. Этот был симпатичнее. Молодой, лет двадцать пять, не больше, худой парень, повыше меня будет, да ведь теперь молодежь вся такая пошла, не знаю, куда растут…
— Худой, говоришь? — заинтересовалась Люцина. — Нездоровая худоба?
Мамуля была шокирована:
— Что это тебя так заботит здоровье какого-то бандита?
— Да нет, бандитом он не был, — возразил Франек. — Симпатичный парень, сразу видно. И обхождение культурное. Представился нормально, я даже фамилию помнил, сейчас немного подзабыл. Что-то такое от олыпины, Ольшевский или Олыиинский. И на больного не похож, парень здоровый, только что тощий и высокий. А спрашивал про то же самое — о дяде Франеке и его детях.
— А ты не спросил, зачем ему это?
— Как же, обязательно спросил. Он сказал о каком-то деле, которое тянется уже много лет и с этим делом пора давно покончить.
— Какое дело? — встревожилась мамуля.
— А он не пояснил, только сказал — очень старое, можно сказать, старинное. Еще с царских времен тянется.
— Не иначе как прадедушка, поручик царской армии, пропил казенную саблю и теперь с нас хотят взыскать стоимость, — предположила я.
Люцина возразила:
— Из-за сабли к бабам бы не приставали, он бы скорей вцепился во Франека. Я думаю, какие-то осложнения с наследством дяди Витольда. Мы к нему никакого отношения не имеем!
— Я лично ни за какую саблю платить не намерена! — решительно заявила мамуля. — И дядя Витольд — это совсем другая ветвь нашего рода, мы к ним не причастны.
— Да этот парень больше интересовался тетей Паулиной, а не дядей Франеком, — пояснил Франек. — А я ничего толком не мог сказать, ведь даже та телеграмма о смерти дяди пропала. Но парень очень уж просил, я порылся в старых письмах и нашел какое-то письмо, кажется, еще довоенное, с варшавским адресом, кажется, там стояла улица Хмельная. Он записал адрес. И еще выпытывал о разных вещах, я даже удивился, откуда он про них знает. Вот и подумал, что теперь наверняка и вы появитесь.
— Послушайте, кто-нибудь из вас знает Олыпинского? — спросила Люцина.
— Нет, — за всех ответила я. — Зато ты знаешь Менюшко.
Люцина оживилась:
— А вот представь себе — знаю! Слышала я эту фамилию и именно здесь, в этих краях.
— Никакого Менюшко здесь никогда не было, — решительно заявил Франек.
— Ну и что? А я слышала, — стояла на своем Люцина.
— А потусторонних голосов ты не слышала? — съехидничала Тереса. — Ангелов небесных видеть не приходилось? Или, наоборот, привидений каких?
— Ангелов не приходилось, а вот кикимору одну приходилось, да и сейчас ее вижу!
— Уймите их, еще подерутся! — попросила робкая тетя Ядя и добавила: — Я бы вообще не обращала внимания на все эти расспросы, если бы из-за вас не принялись убивать посторонних людей.
И в самом деле, над нами нависла какая-то мрачная фамильная тайна. Все три сестры были встревожены. И если старшая в попытках разгадать тайну выдвигала версии, вполне достойные прадедушкиной сабли, младшая только нервничала и переживала, то Люцина подошла к делу трезво.
— Какое счастье, что у нас всех есть алиби! — воскликнула она. — Пятнадцатого вечером мы все были на именинах у Яди, а покойника убили именно пятнадцатого вечером. Мы бы никак не успели.
Я выдвинула предположение: