Его провожал Самрад, свита его выглядела такой же пышной и представительной, как и неделю назад, хотя теперь в ней отсутствовали лучшие четыре батыра полуострова. Батыры были уже в пути, вели каждый свою тысячу всадников на Устюрт, куда сегодня отправлялся и Ербосын.
Город жил своей обычной жизнью, и война, казалось, нисколько не встревожила его обитателей. На главной террасе, где находилась военная школа, и сегодня, в день проводов Ербосына, тренировались высокие юноши, одетые лишь в сапоги и штаны: бились на мечах, кинжалах, копьях. Это было так же привычно, как и долгий мир, и горожане скорее удивились бы, если бы вдруг не услышали боевых выкриков и лязга оружия.
Еще издали завидев Ербосына и Самрада, пожилой длинноусый воин забегал, выстраивая десятку юных копьеносцев, занимавшихся ближе других к дороге. Юноши по команде метнули копья, но один сделал неверный замах, и копье полетело вниз, на другой раскат, где тотчас раздались испуганные вопли женщин. Коротким ударом кулака воин сбил неудачника на землю, а двое товарищей бегом поволокли его в конюшню.
Самрад обернулся к Ербосыну и виновато развел руками:
— Велел отобрать в школу самых лучших…
— Если из десяти воинами станут девять — тебе стыдиться нечего.
В голосе Ербосына чувствовалась озабоченность, и вождь остался доволен: ему показалось, что мысли батыра заняты предстоящими схватками. И снова он подумал, что батыр вовремя вернулся на полуостров и теперь нечего беспокоиться за исход войны с Хорезмом. Вслед за Ербосыном Самрад тоже внимательно оглядел людей, которые шли по верхней террасе, любуясь его выездом.
Показалась главная мечеть, сверкающая голубым минаретом, около нее, как всегда, было многолюдно. Кто слушал постоянных здесь жырау[18], без устали воспевающих славные походы батыров; кто внимал неясным речам оборванных дервишей, призывающих к отречению от земных благ; а кто ловил бойкие слова торговцев. Как и во многих городах мусульманского мира, мечеть в Сарытасе являлась средоточием жизни; да и стояла она удобно: отсюда были хорошо видны и ближайшие сторожевые посты, и новый дворец Самрада, и порт Суль.
Люди притихли, увидев подъезжающих. Ербосын в ответ на приветствия приложил к груди правую руку, но скуластое смуглое лицо его было сурово. Он снова прошелся по толпе внимательным, тяжелым взглядом, потом переглянулся с бритоголовым воином, следовавшим на корпус коня позади, и тот немедля выехал вперед.
До поворота остались три последних дома, когда Ербосын еще раз взглянул на верхнюю террасу и тут же нагнулся, выставив щит. Что-то цокнуло о железо, и мимо Самрада, чуть не снеся его с седла, стремительно промчались два воина. Не успел он опомниться, а воины уже скакали назад. Стараясь не задохнуться, держа обеими руками аркан, захлестнувший шею, за конями бежал дервиш в зеленой накидке.
Ербосын, мрачно усмехаясь, разглядывал стрелу. Только теперь понял Самрад, что Ербосын не только отклонился от стрелы, а, выставив щит, успел спасти его. Он со страхом и ненавистью уставился на дервиша, которого поставили перед ними на колени.
— У кого служил? — Ербосын взглянул на него, как на старого знакомого.
— Отвечай! — Бритоголовый дернул аркан.
— Не у тебя.
— Вижу. — Ербосын подъехал к нему, рванул накидку, и дервиш превратился в воина, одетого в легкую короткую кольчугу.
Вокруг уже собирались люди, но останавливались поодаль, за спинами воинов Ербосына, оцепивших площадку.
— Когда пришел?
— Днем позже тебя.
— Что же ты? — Ербосын кинул ему стрелу. — Не мог посмотреть?.. Зарубка-то узковата для тетивы. А то мог бы и похвалиться в Мерве…
Воины рассмеялись.
Неожиданно Ербосын взмахнул рукой, крикнул, и конь несколькими прыжками вынес его за город. С гиканьем устремились за предводителем его воины. Вскоре белая накидка мелькнула на плато, исчезла, и в этот безветренный день только пыль, повисшая в воздухе, повторяя изгибы дороги, еще некоторое время напоминала о батыре.
В Сарытасе не было каждодневного шумного базара, торговали на нижних рядах в порту, где раскладывали товар заезжие купцы и местные карлуки. Сюда же, в порт, степняки пригоняли скот, уже закупленный торговцами, дабы грузить его сразу на судно. Война между Мангыстау и Хорезмом сразу же перенесла торговые связи севера с югом на море. В порт Суль начало стекаться множество купеческих флотилий. На юг они доставляли зерно, пушнину и мед хазаров, русский знаменитый лен, а обратным рейсом — дорогое оружие, изделия из кожи, редкое дерево, шелка, украшения и пряности. Вообще за последние полтора года пространство между городом и портом тесно застроилось, появились новые склады: хлебные, строительного леса, мрамора, кожи. Запестрели лавки оружейников, мастерские лучников и копейщиков, появились оживленные ряды медников, золотых и серебряных дел мастеров, кузницы, гончарни. Вольный порт Суль ушел в предание: теперь и здесь на товары накладывались пошлины, никак не меньшие, чем на Средиземноморье. Подскочили цены и на вьючный скот. Но для караванов, уходящих на север и восток, огибая горы Каратау, нужны были еще и охранные грамоты. Вот почему во дворце Самрада целыми днями толпились иранские, румийские и хазарские купцы. Кочевые роды, через владения которых лежали караванные дороги, не отличались миролюбием, так что купцы просили у Самрада и защиты. Даже в город врывались отряды охмелевших от кумыса степняков. Наездники с буйным гиканьем носились по улицам, прыгали на конях с раската на раскат, сворачивая иной раз себе шею, наводили ужас на горожан и на иностранцев. Загнав людей в дома, степняки обрушивались на торговые ряды и склады. Не всегда вовремя успевала дворцовая стража оттеснить их в степь. В последнее время такие набеги стали повторяться все чаще, степные вожди были недовольны тем, что Самрад не делится с ними барышом. В дни всенародной беды собирался совет вождей, и племена общими силами шли на врага или держали оборону, в другое время внутренние распри и набеги были обычным явлением. Никто из вождей не принимал всерьез войну с Хорезмом, ибо не помнилось такое, чтобы кто-нибудь проходил на полуостров через владения канглы, имеющих лучшую конницу…
Вот и сегодня заклубилась пыль у дальнего увала, показались всадники, и головы всех собравшихся у мечети повернулись туда. Увидев караван на северной дороге, все стали обмениваться мнениями: откуда идет он и кому принадлежит.
— Хазары! — предположил кто-то в толпе.
— Слишком большой, — возразили ему, — и охраны маловато.
— А может, хорезмийцы?
— Это по северной-то дороге?
— А что? С них станется — хитрецы!
— Помяните мое слово: идут наши карлуки, — стал доказывать еще кто-то. — Это я вам говорю.
Снова заволновались, когда всадники, неожиданно появившиеся из-за увала, понеслись лавиной к городу. Засверкали на солнце клинки, послышались далекие крики. Недалеко от города отряд разделился, и одна его часть устремилась наперерез каравану. Люди стали разбегаться по домам. Молодые воины цепочками побежали по раскатам, чтобы успеть занять оборону у городской стены. Из казарм выехал первый отряд. Откормленные кони тяжело поскакали наверх, и старики горожане стали плеваться, глядя им вслед. Было ясно, что отряд успеет выехать из Сарытаса, но не сможет защитить караван. А там, на дороге, всадники в считанные минуты окружили караван и, разогнав охрану, стали снимать с верблюдов вьюки. Когда из города выехал основной отряд, степняки уже соединились и стали поспешно отходить. Люди высыпали на улицы, когда преследуемые и преследователи скрылись за увалом, а разграбленный караван, кое-как собравшись, начал спускаться к городу.
Но через час жители Сарытаса были заняты уже другой новостью. Все словно позабыли о нападении клычей на караван из Хазарии и говорили лишь об одном: Самрад решил строить новый город и для этого вызвал из Каратау Шакпака. К чему адаям еще один город? Всевозможные слухи поползли по Сарытасу. Одни говорили, что вождь хочет подарить город Ербосыну и заручиться его поддержкой против клычей и канглы, которые стали грабить караваны под самым городом, другие намекали на пристрастие Самрада к вину и женщинам, третьи уверяли, что это тщеславие вождя — только и всего. Но прошла ночь, и в городе стали повторять слова известного баксы адаев Бекета, чья популярность в степи, пожалуй, была нисколько не меньшей чем Самрада. Предателем назвал баксы Самрада и пригрозил скорой и мучительной смертью. И все поняли, что теперь последует.