— Вот именно, — согласился Абен. — Атаковать будем с двух сторон. Одна группа зайдет с тыла, перекроет им дорогу назад. Этой группе будет тяжелее остальных: с обоих боков — озера, впереди пулеметы, а сзади, за камышами, открытая местность. Вторая группа пойдет в лоб. Постараемся расчленить, распылить их силы. Там ведь немало насильно забранных на службу людей. Надо это учесть!.. Твоя группа, Махамбет, ударит из засады. — Абен взглянул на Махамбета и добавил строже: — По особому приказу. Это серьезный бой, и далеко не последний…
— Точнее, это первый бой, когда идет весь отряд, — вскинул голову Хамза. — А чья группа пойдет с тыла?
— Твоя! — ответил Абен. — У тебя все тайсойганцы — они давно рвутся в бой. И с вооружением у них лучше, чем у моих.
Хамза согласно кивнул головой.
— А не получится так, Абеке, что нам ничего не останется, пока дождемся сигнала? — не выдержал Махамбет.
Абен и Хамза рассмеялись.
— Как в воду глядел, — проговорил Абен, — знал, что спросит. Нет, Махамбет, будешь стоять в засаде и ждать сигнала. Тут не место для конной атаки, понял?
— Потом от джигитов обид не оберешься, если что… — смущенно улыбаясь, прогудел Махамбет. — А так понятно, конечно.
— Завтра всем хватит и врагов, и возможности показать свою отвагу, — заметил Хамза. — Самое главное — это действовать так, как договорились, иначе проиграем бой.
— Что верно, то верно, — кивнул Абен, озабоченно хмурясь. — У нас нет военного опыта…
Сделав последние указания, Абен выпрямился, положил руку на широкое плечо Махамбета:
— Ну, собирай людей! Пора!
Махамбет встал и, пригнувшись в дверях, вышел из комнаты.
Абен и Хамза, вполголоса переговариваясь, подошли к кострам. К полуночи уже сильно похолодало. Небо было ясное. Кто-то из ополченцев подбросил сухих веток жингила, и костры запылали ярче, отбрасывая прочь темноту. Люди стояли плотной массой.
Абен выступил вперед, поднял руку.
— Джигиты! Наступила пора решительных боев. Пора настоящего испытания мужества… И до сегодняшнего дня мы били и побеждали врага, но теперь нам противостоит крупный и хорошо вооруженный отряд. У врага пулеметы и винтовки, у него вдоволь патронов. Но мы должны разгромить и этот отряд, защищающий богачей!..
— Разгромим! — подхватили повстанцы.
— Не уйдут из Тайсойгана живыми!..
Абен подождал, пока установится тишина.
— Алаш-ордынцев около ста, вы об этом уже знаете, — продолжал он. — Они остановились, пройдя озера. Нас почти триста. Тайсойганцы зайдут им с тыла, обойдя левое озеро, и первыми вступят в бой. Сотня Махамбета будет находиться в засаде и ударит по особому сигналу. Третья группа займет позицию перед противником. Остальные указания получите от Хамзы и Махамбета. Седлайте коней, джигиты, еще раз проверьте оружие! Докажите в бою твердость ваших рук!..
Гул прошел по рядам; джигиты рассыпались, начали седлать коней, выводить их со двора. Через полчаса из урочища выехали тайсойганцы — сто двадцать человек. За ними с небольшим интервалом выступили группы Абена и Махамбета.
На рассвете начался бой. Алаш-ордынцы легко остановили повстанцев, двинувшихся на них с двух сторон. Но с первыми же выстрелами они лишились лошадей, а потом замолчал и один из пулеметов. Несмотря на это, им удалось быстро организовать оборону: сказался опыт регулярных войск.
К полудню алаш-ордынцы отошли правее, к ближайшему озерку, чтобы уйти от наседавших из зарослей камыша тайсойганцев. Расчленить их, как рассчитывал Абен, не удавалось. Оставшийся пулемет метким и непрерывным огнем прижимал к земле джигитов Абена, два раза отбрасывал их назад, к зарослям дузгена. Но все же противник понес, видимо, потери: об этом можно было судить по редеющим винтовочным выстрелам. Были потери и среди уильцев: двое убиты и ранены семеро. Убитых и пятерых тяжелораненых по распоряжению Абена вынесли к коноводам, за бархан, чтобы те доставили их в лагерь. Какие потери понесли тайсойганцы, не было известно. Стрельба там шла ожесточенная.
Патроны были на исходе, и Абен нервничал. В полдень захлебнулась и третья атака. Уильцы откатились, пройдя всего двести метров и потеряв семерых. Тогда Абен подозвал своего одноаульца Кумара, который отлично владел винтовкой, дал ему четверых джигитов и приказал попытаться подойти к противнику по берегу озера и во что бы то ни стало уничтожить пулемет. Джигиты быстро исчезли в кустах.
Абен уже битый час выслеживал пулеметчика. Он лежал, выдвинувшись вперед, в небольшом, заросшем душистым изеном распадке и после каждого неудачного выстрела длинно ругался.
Услышав шорох у себя за спиной, Абен оглянулся и неожиданно увидел подбегающую Санди. Лицо ее разрумянилось, черный шерстяной платок сбился на шею, колени были испачканы глиной.
— Ты что? — подскочил к ней Абен. — Кто тебе позволил выйти из лагеря?..
Санди, хватая воздух ртом, расстегнула воротник бешмета. Глаза ее смотрели на Абена со страхом.
— Привезли в лагерь раненых. Я перевязала… и сюда… Где Махамбет, ага?.. Он не ранен?
Абен не дослушал.
— Чтобы сидела как мышь! Тебя еще тут не хватало. Или уходи к коноводам!..
Он пополз к своему месту. С силой щелкнул затвором винтовки, досылая патрон, и снова прильнул к ложу. Пулемет опять прошелся по кустам, и тотчас же слева кто-то громко вскрикнул. Абен с досады чертыхнулся. Обернулся назад и увидел Санди, бежавшую к кустам, откуда слышались стоны.
— Ложись! — вне себя закричал Абен. — Ложись, дочь шайтана!..
Санди с разбегу плюхнулась в траву. Пулеметная очередь мгновением позже резанула по веткам дузгена — на Санди посыпались листья.
— Жива? — крикнул Абен. Санди приподняла голову, оглянулась. — Ползи назад, к коноводам! Джигиты вынесут раненого. Жди там… Махамбета здесь нет.
Внимание Абена привлекли всадники, появившиеся на гребне дальнего холма. Они маячили за спиной у джигитов Хамзы, и на душе Абена стало тревожно. В его, казалось бы, четко продуманном плане постепенно выявлялись просчеты.
Облака раздвинулись, и лучи солнца вяло упали на землю. Всадники остановились, словно обозревая то, что происходит внизу, и медленно, взяв наискосок, начали спускаться вниз по склону.
Передние уже вышли на дорогу, а из-за бархана выезжали все новые и новые всадники. Прошло еще несколько тревожных минут. «Их около сорока, — думал Абен, напряженно наблюдая за ними. — А может, и больше». Всадники ненадолго остановились и вдруг рванули вперед. Разом взметнулись вверх клинки, тускло, неровно блеснули на солнце. Абен вскочил на ноги: над головой зло зажужжали пули. Надо было что-то предпринять: тайсойганцы оказались между двух огней. «Махамбет!..» Но прежде чем Абен успел дать ему сигнал, из лощины вылетела сотня Махамбета и, набирая скорость, пошла наперерез белоказакам.
Пулеметчик перевел огонь на джигитов Махамбета, достал задние ряды. Две лошади перевернулись через головы; третья отбежала в сторону, волоча седока, застрявшего ногой в стремени…
— Вперед! — крикнул Абен, взмахнув рукой. — Вперед, джигиты! Выручим товарищей!..
Он вскочил на бугорок, пробежал немного и упал, приминая высокую траву. Снова поднялся. Слева и справа бежали повстанцы, стреляли на ходу, короткими перебежками все ближе подбирались к алаш-ордынцам. Пулемет ударил по ним, захлебнулся, вновь застрочил. Падая, Абен увидел, как казаки стремительно разворачивались навстречу джигитам Махамбета. Пулемет смолк. Схватившись за грудь, Абен упал, но сгоряча, не чувствуя боли, встал и, загребая ногами влажный тяжелый песок, побежал дальше. Споткнулся, сел. На позицию алаш-ордынцев уже врывались тайсойганцы, сходясь в рукопашный бой; справа с ними соединились джигиты Абена. Несколько офицеров алаш-ордынцев в панике побежали назад, к месту своего ночного лагеря, где в беспорядке стояли повозки.