Молча слушал он разглагольствования Нуржана. А волостной по-своему понял состояние джигита. Резанул слух его раскатистый неискренний смех:
— Что, думаешь о Санди?
— Нет! — ответил Амир, натянуто улыбнувшись. Он чувствовал, как поднимается в нем злость.
— Правильно! Найдем получше, — одобрил Нуржан, собирая чембур в узел и приторачивая его к луке седла.
На прихваченную легким морозцем землю упали снежинки. Они были жесткими и мелкими, словно крупинки соли. Если это зима, то начало ее было безрадостным. Амир стоял неподвижно, не замечая, как тянется конь, стараясь достать куст еркека. Он смотрел на снег, быстро сыпавший с неба, и глаза его были влажны. Сознание бессмысленности своего положения охватило Амира еще сильней.
— Ну теперь поговорим о деле, — заговорил Нуржан, подходя к нему. — Я задумал дело, действительно достойное тебя. Почему бы тебе не поехать к повстанцам? Завоевать расположение Абена и Хамзы тебе будет нетрудно: для них ты находка. А в будущем… — Он пристально посмотрел на Амира, и брови его недоуменно изогнулись — Что с тобой? — спросил он. Пожал плечами. — Ну, если ты не хочешь?.. А было бы лучше и для тебя и для меня. Большевиков теперь не победить…
— Оставь! — перебил его Амир.
Нуржан замолк. Длинное желтое лицо его вытянулось еще больше, он отступил на шаг и уперся спиной в коня. Таким тоном Амир еще не разговаривал с ним. Нуржан бросил взгляд в степь. Она словно вымерла. Вдалеке со стороны Саркуля показалось несколько темных точек: они быстро росли. Видно было, что скачут всадники. И вдруг передний повернул в сторону, словно испугавшись их. За ним свернули и остальные.
Всадники проскакали за спиной Амира, и он не заметил их. А если бы увидел, то наверняка сразу бы узнал Махамбета — тот всегда сидел в седле, слегка откинувшись назад. И конечно, опознал бы и своего заклятого врага Адайбека, преследующего Махамбета, потому что под ним был Каракуин. Но Амир стоял против Нуржана, и волостной теперь со страхом смотрел на него.
— Что ты задумал? — спросил Нуржан сдавленным голосом. — Опомнись, Амир!..
Коротко размахнувшись, Амир нанес тяжелый удар ему в лицо. Под кулаком что-то хрустнуло. Охнув, Нуржан как подрубленный упал к его ногам.
Амир легко сел на коня и с места пустил его вскачь по широкой белой дороге. Ветер рванул полы длинной черной шинели, и они захлопали сзади по крупу игреневого. В разгоряченное лицо мелким песком забил снег, конь, набирая скорость, бешено помчался вниз по склону.
Путь Амира снова лежал в Тайсойган.
Больше не имело смысла продолжать скачку. Гнедой хромал все сильнее, пошел уже волчьим скоком, и Махамбет повернул к купольному мавзолею, одиноко возвышавшемуся на пологом холме.
Адайбек и Сейсен опять скакали вместе и были гораздо ближе к нему, чем раньше. Махамбет увидел и остальных преследователей и удивился их настойчивости: вытянувшись в цепочку, они мчались друг за другом.
Конь, судорожно прыгая, взбирался на холм, когда сзади сухо треснул первый выстрел. Потом Махамбета заслонили кусты, и он, спрыгнув с коня, завел его за мавзолей. Там, с другой стороны, к холму вплотную подходили кусты жингила и дузгена. Они были гуще у берега Уила, темневшего в полуверсте. Может, попробовать скрыться в кустах? Но перейти реку незамеченным не удастся. Махамбет заколебался на мгновение… Древний мавзолей Секер было похож на гигантский степной тюльпан. Он сможет быть надежной защитой, но это священное для уильцев место. Секер была мудрой спутницей батыра Ботакана, сложившего голову в сражении с монголами. Будет ли справедливо решать здесь спор с Адайбеком?.. Половина надгробного камня с остатками надписи торчала из земли, другая половина лежала в траве, полузасыпанная песком. Рядом был воткнут в землю длинный шест. На нем развевался лоскут белой материи — признак того, что могила почитается людьми. Махамбет прошептал слова молитвы. Видит бог, не забава заставляет его нарушать покой священного места. Пусть ару-ах — дух предков поддержит и его в справедливом деле… Махамбет провел ладонями по лицу, чувствуя, как охватывает его волнение.
Он посмотрел за овраг, туда, где должны были виднеться юрты уильских черкешей. Вспомнил, что теперь дома издалека не увидишь: не то время в степи.
Он попытался успокоиться, прежде чем начать бой. Потом выбрал ложбинку, разложил перед собой патроны.
Небо было затянуто мутной пеленой туч. Снег, едва побелив пригорки, перестал сыпать. Холод все глубже проникал сквозь одежду, и Махамбет стал напрягать мышцы: на руках, на спине, на ногах… Стоило поднять голову, как из кустов гремели выстрелы. Не одна пуля вонзилась уже в стену мавзолея, осыпая Махамбета пылью.
На выстрелы Адайбека и его джигитов Махамбет долго не отвечал. Но когда двое, осмелев, поползли к холму, он неторопливо двумя выстрелами уложил обоих. Они лежали на виду, незнакомые, в черных шинелях алашской милиции: один — уткнувшись лицом в землю, другой — перевернувшись на спину и широко раскинув руки. Третьим должен был погибнуть Сейсен. Толстяк подобрался ближе всех остальных и засел за пригорком. Стрелок он был плохой: пускал пули торопливо и наугад, но беспрестанно. Махамбет долго ждал, прежде чем нажать курок. Увидел, как слетела круглая черная шапка с головы Сейсена.
Солнце стало клониться к горизонту. Стих ветер, и неожиданно пошел снег. Настоящий зимний пушистый снег. Никто не стрелял. В нескольких шагах от Махамбета, вытянув ноги, лежал его гнедой, которого подстрелили в самом начале боя. Неожиданно из оврага выехали двое и поскакали, далеко огибая могильник. До Махамбета долетел крик Адайбека, потом вслед всадникам прогремели выстрелы. Видимо, затянувшийся поединок, смерть товарищей, неуязвимость Махамбета произвели на них удручающее впечатление, и они оставили Адайбека. Махамбет усмехнулся, представив себе состояние бая. Он снял с головы малахай, выдвинул его на кочку, а сам быстро отполз в сторону. Пуля тут же сорвала шапку. Махамбет не шевельнулся. Через несколько минут кусты задвигались и показался Адайбек. Низко пригнувшись, стоял он с винтовкой в руке и настороженно смотрел в сторону мавзолея. Потом развел в стороны ветки и шагнул вперед. Махамбет целился тщательно. Выстрелил. Словно споткнувшись, Адайбек упал вниз лицом.
Махамбет вскочил на ноги. Счастливый смех вырвался из его груди.
От края до края светлела земля, а снег все падал и падал… За кустами у оврага паслись кони, и статный Каракуин четко выделялся на белом фоне степи. Махамбет, улыбаясь, поднял винтовку. Потом вспомнил о малахае. Нашел его в снегу продырявленным пулей. Отряхнул и, смеясь, нахлобучил на голову. Вдруг качнулась под ногами земля. Надвинулось, закружилось серое небо. Откуда-то издалека долетел хлопок… Боль пришла позднее. «Эх, попался! — обожгла она грудь. — Попался как ребенок… Обманул Адайбек…»
Он упал, не выпуская из рук винтовки. Долго лежал с открытыми глазами, словно всматриваясь в хлопья снега, мягко и бесшумно стекавшие с неба. В груди хрипело…
«Берегите дружбу смолоду, — улыбающийся Адайбек появился перед взором. — Понятно?.. — И в его руке замелькал гибкий кизиловый прут. Прут опустился на спину Амира, взметнулся над ним, над Махамбетом… — Понятно?.. Понятно?.. Понятно?..»
Махамбет застонал и приподнял голову. От сильной боли в груди беспомощно откинулся назад.
— Я тоже не убил его, Амир, — проговорил он. — Не убил! Прости меня…
Он медленно перевернулся на живот и с невероятным усилием сел, навалившись могучим плечом на стену, попытался подтянуть к себе винтовку за ремень и потерял сознание. Когда очнулся, снова дернул за скользкий ремень.
Махамбет полулежал и видел небо в тучах, беспрерывно шевелящееся, пронзенное бесчисленными разноцветными снежинками. Ниже смутно виднелась вершина холма, за этим холмом где-то далеко затерялись пески… Он, не отрывая взгляда, смотрел вдаль. Кого он ждал оттуда? Товарищей по оружию? Амира?.. Санди?.. В памяти, всколыхнувшись, всплыла осенняя предпоходная ночь, когда он расставался с Санди… Тогда ни он, ни Санди не сказали друг другу ничего значительного. Просто сидели, вместе с товарищами пели песню, которую сложил Хамза. Голос Санди звучал грустно, но так проникновенно она еще никогда не пела.