Хамза к этому времени перешел в основном на учительскую работу и уже реже появлялся на участках. К нему наведывались тайсойганцы и саркульцы, иногда собирались бывшие повстанцы, работающие в Макате, и Санди часто забегала в школу, чтобы узнать новости.
Однажды она застала Хамзу мрачным и усталым. Он сидел в учительской один и медленно, с сосредоточенным выражением лица, писал что-то в тетради, не замечая, что в учительской уже темно. Он не обратил внимания на стук двери, и Санди окликнула его.
— A-а, Санди! — Он встал и по привычке подвел ее к стулу, взяв за локоть.
Она села и выжидающе посмотрела на него. Хамза зажег свет, и Санди заметила, что у него влажные глаза.
— Что-нибудь случилось?
— Получил письмо от Нургали, — проговорил он глухим голосом, — Абена убили.
Санди поднялась со стула.
— Неделю назад нашли тело в реке.
— В Уиле?
Он молча кивнул. Хмурясь, полез в карман за табаком.
Они вышли из школы и, обходя лужи, направились в поселок. На улице было еще довольно светло. Поселок готовился к ноябрьским праздникам, на стенах домов вывешивали красочные транспаранты. Группа мальчишек бежала за Наби, рысившим на Каракуине, укрытом длинной теплой попоной. На холме стояли Жумаш и Сагингали и наблюдали за выездкой Наби. Скакуна готовили к первой в истории Маката байге. Увидев мать, Наби отпустил было чуть поводья, но Жумаш негромким окриком заставил его придержать коня и перевести на рысь. Санди с недовольным видом проследила, как сын завернул за холм. Ей вовсе не хотелось, чтобы Наби садился на Каракуина, но отказать в просьбе Жумашу тоже не могла, боясь, что тот обойдется с ней резко. И теперь каждый раз, когда видела сына верхом, сердцем Санди овладевала тревога. Она взглянула на сумрачное лицо Хамзы и не решилась заговорить. Впереди из-за кузницы выехал всадник с мальчиком лет семи, сидящим у него за спиной, и придержал поводья рядом с Акжи-гитом, ожидавшим Хамзу и Санди.
— Это же Боранбай! — Санди остановилась как вкопанная. — Тот самый, который поссорил Махамбета с Амиром!..
— Какими ветрами, аксакал? — Акжигит тем временем почтительно взял коня за чембур. — Как в Саркуле? Что нового?
— Вымерла половина народа, вот что нового на твоей родине! — сердито ответил старик.
— Постойте, аксакал! — остановил его подошедший Хамза. — Вы думаете — нам жилось сладко?
Боранбай посмотрел на Хамзу пристальным взглядом, потом обернулся к Санди.
— А ты, дочь Оспана, говорят, в большом почете у Советской власти? — Он усмехнулся. — Оно видно — разучилась здороваться с людьми.
— С чем пожаловал? — справился Хамза.
— Ну, это мое дело. — Боранбай тронул саврасого.
— Ты не юли! — повысил голос Хамза. — Не перед кем-нибудь стоишь, чтобы уйти, сказав такие слова.
Боранбай посмотрел поверх его головы.
— Услышал, что затеваете байгу, — ответил он, натянуто улыбаясь. — Решил посмотреть на Каракуина. Давно не видел настоящего скакуна.
— Так бы и сказал, — облегченно вздохнул Акжигит. — А скачет, знаете, сын Санди.
Боранбай обернулся к ней:
— А я ехал к тебе, дочь Оспана.
Старик вытащил из кармана роговую табакерку и неторопливым движением положил под язык щепотку табаку. Хамза хмуро следил за ним.
— Мальчика-то спустите с седла, — с каким-то нетерпением сказала Санди. — Какой он грязный! И голоден, наверное.
— А тебе-то что? — огрызнулся старик, хотя его дело к Санди как раз и касалось судьбы этого мальчика.
— Давайте, давайте! — Санди сняла мальчика с седла, вытерла ему нос платком, одернула рваную куртку.
Невдалеке у барака Сагингали ссадил с Каракуина Наби и увел коня. Наби подбежал к матери.
— Как тебя зовут? — справилась Санди у мальчика.
— Адай.
— Хорошее имя. Вот познакомься — это Наби.
— По имени отца назвали, — подал голос Боранбай. Санди вопросительно взглянула на старика.
— Адайбека сын, — пояснил старик. — Мир праху его.
— Что?! — Санди растерянно оглянулась на Хамзу.
— Ну и ну! — воскликнул Акжигит. — Ты, старик, не завираешься по привычке?
— А что мне вас обманывать? Точнее, он сын Калимы и Амира. — Он плюнул длинной зеленой струей. — Потаскухой была токал Адайбека. Спала с табунщиком.
— Сын Амира?! — Санди с изумлением уставилась на старика, потом перевела взгляд на мальчика. Теперь мальчик и вправду показался похожим на Амира. Знакомый пронзительный взгляд исподлобья, широкие черные брови сходятся на переносице, длинные руки. Когда Наби стал с ним рядом, Санди показалось: она видит далекое детство — Махамбета и Амира. Мальчики были одинакового роста, высокие не по годам. Только одеты по-разному, и один чисто вымытый, а другой — грязный, покрытый пылью.
— После конфискации и голода, сами знаете, лишний едок везде в тягость, — продолжал Боранбай, — Как узнали, что я еду в Макат, попросили взять его с собой и определить в детдом.
— А где Калима? — тихо спросила Санди.
— Аллах ее знает. Ушла через год, как убили мужа. Сына ей не отдали. Держи коржун. — Старик протянул Санди войлочную суму. — Здесь мука. Байбише Адайбека передала. — Он усмехнулся, взглянув на Адая. — Ишь, как смотрит! Волчонок.
Санди подтолкнула детей:
— Идите, дети, домой.
— Еще что у вас, аксакал? — справился Хамза.
— Вот и все мои дела, — сказал старик, сходя с коня. Он подтянул подпругу, расправил седельную подушку и снова взобрался на коня. — В самом деле, почему бы мне не посмотреть вашу байгу? Один конь. Придет победителем. Хочу посмотреть на вашу радость, когда увидите, что единственный скакун выходит на финиш первым.
— Пусти своего коня, — сдержанно, холодным тоном предложил Хамза.
— Не осталось скакунов. Всех забрали. Сперва белые, а потом красные. А вы и впредь поступайте так: пускайте одного скакуна, — Боранбай рассмеялся своей шутке. — Всегда будете первыми.
Акжигит подскочил к нему:
— А ну слазь!
Оставь его. — Хамза остановил Акжигита. Они снова двинулись к баракам.
— Ты, Боранбай… — заговорил Хамза, и было видно, что ему стоит больших усилий сдерживать себя. — Ты попытался убить нашу небольшую радость. Это удел глупого, а не храброго. Вот ты говоришь, «байга, единственный конь». Подразумеваешь невесть что под этими словами. А ведь байга всегда останется искусством, радующим людей. Это правда, сейчас у нас нет других скаковых коней. Но займись честным трудом, взрасти скакуна — и пожалуйста, участвуй в байтах. Выиграет бега твой конь — честь и хвала его умению.
Они запетляли между бараками. Боранбай внимательно слушал Хамзу.
— Жизнь уже другая, Боранбай, — продолжал Хамза. — Кончилась ваша сила. Твои слова бесплодны. Только поэтому я попросил Акжигита не трогать тебя.
— И чего ты, старик, сам накликаешь беду на свою голову? — спросил Акжигит.
— Да, времена другие, — прищурил глаза Боран-бай, — Раньше, бывало, столкнешь Нуржана с Кожасом, так кругом треск стоит, как во время степного пожара…
Акжигит и Санди рассмеялись. Хамза холодно улыбнулся.
— Кому от той драки девушка, кому пастбище доставались, — болтал Боранбай оживленно. — Кто в тюрьму отправлялся, а кто и в могилу. И всего-то один из них в волостные проходил, а другой, — он положил под язык очередную щепотку табаку, — как с неба падал… Хе-хе-хе!..
— Ну и мастак чесать языком! — заметил Акжигит.
Загудел гудок, и Акжигит, спохватившись, побежал на участок.
Боранбай не успел ответить ему. Одутловатое лицо его мелко задергалось.
— Смотри, дочь Оспана, — он кивнул в сторону барака, куда только что вошли дети, — чтоб с мальчиком не случилось чего. Когда-нибудь спросят.