— Кстати, а что у тебя с рукой было? Меня даже полицейский спрашивал.
— Давай, потом, — Тошка неловко вылез на взлетную площадку возле регистратуры отделения интенсивной терапии и рванул застрявший рюкзак. Холщовая ткань не выдержала, под ноги посетителям весело поскакали оранжевые фрукты.
— Снова здорова, — тяжело вздохнула Катька, вылезая следом. — То зажигалку в руках удержать не можешь, то продукты.
Антя молча дернул щекой и принялся подбирать апельсины. Хорошенькая санитарка в коротком белом халатике и белой же косынке с готовностью бросилась на помощь. К ней присоединилась пара сердобольных посетителей.
Катерина с видом великомученицы обогнула ползающее сообщество и, процокав каблучками к свободному окошечку регистратуры, сунула в прорезь Кирово разрешение.
— Ждите ответа, — произнес механический голос, и Леденцова, прислонившись к стене, стала разглядывать самый что ни на есть настоящий аквариум, в котором медленно наворачивала круги здоровая пучеглазая рыба.
— Что там? — запыхавшийся Тошка, прижимая к груди заботливо подвязанный рюкзак, зачем-то заглянул в прорезь, заглотившую документ.
— Велено подождать. Бюрократы…
Антя сморщился и с опаской покосился на санитарочку, тщательно трущую мочалкой подоконник. Запах антисептика витал в воздухе. Недавняя помощница то и дело из-под ресниц поглядывала на Антона.
Катерина смерила девушку задумчивым взглядом и, пихнув друга локтем, подмигнула:
— А если…
— Никаких «если»! — шепотом проорал Калистратов. — Ну как нас застукают без регистрации? Потом уже ни в жизнь не пустят!
Зеленая лампа над прорезью замигала, и на свет показался вожделенный пластиковый квадрат с мелкой надписью: «Удостоверение посетителя. Количество лиц – 2. Палата — 47. Время посещения — с 8 до 14, с 16 до 18. Действительно на время нахождения в больнице пациента dt347h. Целителе Пантелеймоне, моли Бога о нас».
— Вот видишь! — торжественно произнес Антон. — Вовсе не стоило прибегать ко всяким там низким хитростям, достаточно немного подождать!
— Зануда. А вот мне потерянное время дороже нравственных метаний. Веди уж… стратег.
Калистратов гордо вздернул подбородок и, толкнув высокую дверь, вошел в отделение. Впрочем, наслаждаться ролью ему пришлось недолго. Суровая медсестра в бледно-зеленом платье — высокая, статная и холодная, точно снег, — тут же остановила посетителей. Для начала отправила их в небольшую гардеробную, увешанную стерильными костюмами в пластиковых пакетах, а потом еще и сунула в руки Калистратову список разрешенных продуктов. С сожалением оставив две трети апельсинов в камере хранения, Антон мрачно пошел по коридору, путаясь в широких штанах и с завистью косясь на Леденцову, которая и в балахонистой одежде каким-то образом умудрялась сохранять кошачью грацию.
Здоровый мужик, мускулы которого не мог скрыть даже больничный костюм, поднялся со стула у двери в палату 47. Он долго и скрупулезно изучал протянутое удостоверение — Тошка даже подумал, что здоровяк, не иначе, карточку на зуб попробует; куда-то звонил, вполголоса требуя подтверждение, и лишь спустя четверть часа друзьям удалось, наконец, пройти.
— Ну и кордон, — фыркнула Леденцова, — точно в какой-нибудь цитадели…
— Что, простите?
Сидящая в кресле-качалке у окна пациентка подняла голову и удивленно уставилась на посетителей. Она была и похожа, и одновременно непохожа на девушку из видений. Черты лица её смягчились, влажные темные волосы были гладко зачесаны ото лба, а глаза — всё такие же карие и огромные — смотрели сейчас устало и печально. Тошка разглядел у девушки на коленях вчетверо сложенную газету.
— В-вот… — слегка заикаясь, произнес Калистратов, — это те… вам.
И аккуратно, будто стеклянную вазу, положил на стол бумажный пакет. — Тут фрукты. И кефир. Сказали, вам кушать надо.
— Спасибо, — серьезно поблагодарила девушка и отложила на широкий подоконник газету и карандаш. — А вы кто?
— Привет, — Леденцова прошла к креслу и протянула руку. — Я Катя. А он — Прынц. Ого! — брюнетка кивнула на газету. — Нонограммы? Обожаю такие разгадывать. У меня их батя знаешь как глотал? По нескольку штук за дежурство.
— Здравствуйте, — пациентка хлопнула пушистыми ресницами, отчего Антино сердце тотчас ухнуло куда-то в живот. — Меня Арсеной зовут. Ваш папа голодал? Простите…
Катька удивленно покосилась на Антона, а после залилась звонким хохотом.