— Йодом надо смазать! И зеленкой! — стала подавать советы добросердечная Юлечка.
— Б..! — отозвалась соседка, позабыв о маске интеллигентности, и позорно покинула балкон. Должно быть, пошла лепить пластыри на грудь и лелеять планы мести.
— Мин Херц, — заметил Марцелев строго, взвешивая котище на руках. — Вы непристойно обожрамшись. И Юля сейчас сделает вам клизму с травами.
— Мр-р-ррррр, — провозгласил кот.
Обед прошел в мирной дружественной обстановке. Когда Кир с Юлечкой уже приступали с чайными ложечками к десерту «Женское счастье» — банан среди пары кивин, обильно сбрызнутый взбитыми сливками, — браслет на руке Марцелева взорвался ревом боевой трубы. Юлечка подпрыгнула и уронила ложечку на колени.
Сыскарь принял вызов, и над плоским экраном всплыла голографическая мордаха подчиненного Вити Комарова, вплоть до бритой макушки сияющая неземным светом.
— Они были, шеф! Я помурыжил их для порядку, а потом пустил.
— Надеюсь, Арсена не пострадала?
— Обижаете, шеф! Этот Калистратов с ней, как с писаной торбой, носится. И доктор Крутиков… И что они в ней нашли?
— Виктор, ближе к телу!
Подчиненный осклабился, все так же сияя.
— Вам запись на служебный или на домашний слать?
— И туда, и туда, — протянул Марцелев, глядя, как Херчик подлизывает сливки с пола. — А хлеба можно совсем не давать.
— Какого хлеба?
— Ты, Витя, не суетись. Было что-то действительно важное?
— Было, шеф, было! — крупный рот Виктора расплылся чуть ли не до ушей. — И Арсена, и Калистратов упомянули некоего Лобова, они оба его знают и твердят, что он ранен.
Кир дернул ногой, отпугивая кота.
— Та-ак… Тебя сменили уже? Проверь, не проходил ли по нашим сводкам этот некто Лобов, морги, больницы, смежников подключи… И Прынцем плотненько займись: биография, настроения, связи…
— Порочащие?
— Любые, Витя, любые. Сдается мне, этот овощ из тех, о ком народ сказал: в тихом омуте черти водятся. Чуяла моя печенка, что не все так просто с Калистратовым.
— И моя, шеф! Может, они бы и больше сказали, только их Крутиков выпер.
— Холера!
Кир так дернул рукой с браслетом, что изображение поплыло.
— Но я им сказал, когда мое дежурство, они снова будут.
— Молоток. Кстати, как там девушка?
— Знатная! Вы бы видели ее ножки, шеф! А все остальное! — словно блин, маслился Витя.
— То есть, из «гроба» ее уже выпустили?
— Из гроба, шеф? — Комаров перестал сиять.
— Ну, из реанимационной ванны.
— А, вы об Арсене.
Марцелев хмыкнул себе под нос.
— Ты там Леденцовой особо не увлекайся, она у нас проходит по делу. Или даже двум.
— Ясно, шеф! Арсену из ванны выпустили. Крутиков сказал, как только она окрепнет физически, ее переведут этажом ниже, к душелюбам и душеведам.
Витя понизил голос.
— По мне, он и сам не вполне нормален.
— Гениям можно. Что еще говорило наше светило?
Комаров хмыкнул.
— Говорил об амнезии и смещенной памяти.
— Может, замещенной?
— Ага. Это когда от аварии или сильного стресса настоящие воспоминания замещаются ложными. И что душевные раны лечатся долго.
— Ого!
— А как она все же попала в тот холл, шеф? — полюбопытствовал Комаров.
— А неизвестно. Эксперты на все сто убеждены, что Арсена там просто возникла. Потому дело и подкинули нам.
— Инквизитор звучит гордо!
— Комаров, разговорчики в строю!
Витя хмыкнул и отключился. Но спокойно доесть десерт и выгулять Херувима Марцелеву не дали. Мелодичным звонком возвестила о себе Майечка Гедройц, секретарша торговой сети «Леди Годзилла». Именно из их бутика таинственным образом пропал стильный сиреневый плащик: не исключено, тот самый, который Кирилл видел вчера на вешалке девицы Леденцовой.
Марцелев вздохнул и указательным пальцем надавил «принять». Директриса «Годзиллы» госпожа Лермонт была дамой упорной, даже упертой, и лучше уж ответить секретарше, чем рисковать нарваться на нее саму. Запасы иронии у Кира неиссякаемые, но иногда так хочется тишины и покоя… А после соседки поцапаться еще и с клиенткой будет уже чересчур.
Он оглянулся. Херувимчик благостно дрых, а Юлечка до сих пор пребывала в ванной.
Голографическое изображение секретарши сыщику улыбнулось, Майечка, несмотря на отсутствие результата в розыске плаща, Киру благоволила. И затараторила так, что он едва разбирал слова:
— У нас опять покража. То есть, пропажа. Гликерия Патриковна рвет и мечет. Ой, — Майя хихикнула, — по-моему, у нее на неровной почве климакс разыгрался.