— Искусство всё же великая вещь, — продолжал Марцелев начатый в машине разговор. — Вот я практикантом ездил на задержание. Отелло так вжился в роль, что натурально стал душить Дездемону.
— А она?
— Врезала ему в живот коленом и каблуком сломала голеностоп. Молиться-то она на ночь молилась, а «лодочки» не сняла. Представляешь их венецианские «лодочки»? Гондолы! Сорок первый размер. И каблук. Красный. Пятнадцать сантиметров.
Кирилл, придержавшись за стену, мечтательно закатил глаза.
— Кирилл Юрьевич, — спросил Витя робко. — Вот у вас есть опыт в любви.
— Ну-у… — протянул Марцелев неуверенно.
— Вот что мне делать, если мне девушка нравится, а сама она на другого запала?
Кирилл прислонился к стене и задумался.
— Морду ему набей, что ли… А я тебя потом за противоправные действия арестую… — он растрепал волосы на затылке. — Только я не знаю тогда, она его лечить кинется или в суд — тебя спасать.
— Не могу я просто так… в морду… — пробурчал Витя.
— Ну, пусть он тогда валится в пропасть, а ты его спаси.
Комаров развел тяжелые плечи:
— Этот свалится, пожалуй.
— Да, — Кирилл пожевал губами. — Случай тяжелый. О! Это моя дверь.
Видимо, феромоны привлекали не всех женщин. По крайней мере, Юлечка, бдящая на посту с контрольным поцелуем и «женским» романом в читалке (истинный образец боевой подруги), нюхнув, поставила мировой рекорд бега по пересеченной местности. «Пересеченной местностью» послужил падаванский полосатый, тоже рванувший в бега. Кот орал, девушка чихала, Витя ржал, как ненормальный.
— В душ! — заорал инквизитор. — Нет, не туда! Там Юля! Туда! — и развернул Витю в другую сторону.
Когда Комаров вылез из душа, Кир, уже тоже покончивший с водяными процедурами, тщательно обнюхал его со всех сторон и мрачно изрек:
— Нет, это никуда не годится.
И погнал подчиненного на балкон.
— За что? — плюхаясь в пляжное кресло, прогнувшееся под ним, загундосил Витя.
— Берегу нервную систему кота. И временной гражданской жены, вернее, сожительницы, — Марцелев назидательно поднял палец. Приманил робот-столик с напитками и тоже откинулся в кресле, мрачно поглядывая на Виктора.
— Нервную систему кота тебе жаль, а меня нет? — Витя засопел.
— И еще мебель жаль. Ты такой накачанный, ей тебя долго не вынести.
— Издеваетесь, Кирилл Юрьевич…
— Просто делаю выводы.
Кир хмыкнул и налил себе колы.
— Знаешь, Витя, — понюхав запястье, сочувствующе заметил он. — А ведь я тебя отстраню от дела. Точно отстраню.
— Это еще почему? — возмутился Витя басом.
— А потому, что амуры в работе инквизитора исключительно вредят.
И Кир налил Вите второй стакан.
— Эх, — вздохнул широкой грудью Виктор. — Счас бы по пивасику. И рыбки копченой.
— Подпишу тебе отпуск, — Марцелев защелкал пальцами по браслету, — тогда и пивасик, и рыбка. Дома. Причем пиво — чешский «Козел».
— Прогоняете…
— О тебе забочусь.
Кир оставил в покое браслет.
— О твоем облико морале. Нет, я понимаю, Катерина Тарасовна ба… девушка видная, но жертвовать ради нее служебной репутацией?
Витя завел очи под лоб:
— Я бы пожертвовал. И между прочим, Кир Юрьевич, вы сами с этой Лилей полчаса наедине в лифте провели.
Кир взвился. Натурально, на метр над креслом, и рухнул, придавив его не хуже Вити:
— Балбес! Олух! Гамадрилов родственник! Я с девушкой в лифт обжиматься, что ли, полез? Да я исключительно в силу служебной необходимости!
Тут Витя гнусно захмыкал.
— Я операцию день готовил и продумывал! Мы могли получить все! А из-за твоих шур-мур что мы получили? Вот что мы получили! — и Марцелев сунул Комарову под нос внушительный кукиш. — Приперлась, панимаш, с апельсинами и этим… как его… Антиком. Тумбочком древне-греческим. Так ты что, завернуть ее не мог? Не знал, что начальство в лифте томится с прослушкой и проглядкой?
— Знал, — Витя покаянно кивнул бритой головой. — Ну не мог я ее завернуть. Она ж прет, как этот…. танк… экскаватор… карьерный. И вы же сами ей разрешение подмахнули!
На лице подчиненного изобразилась самая дурная, по мнению начальства, улыбка.
— А вы сами в лифте как? — поинтересовался Витя, одним глотком выпивая колу и наливая себе еще. — Понравилось? А можно кофе?
— Идиот! — Марцелев стукнул себя по лбу кулаком. — Самый настоящий! Сам вари! И пачку заберешь себе, и кофеварку, я этой вони больше не вынесу!