Мальчишка в ответ только простонал. Старуха пришла в неистовство:
– Отвечай, негодяй, что ты сделал с моей черной шкатулкой?!
Едва двигая посиневшими губами, мальчик прошептал:
– Я продал ее туристам.
Старуха замерла.
– Ты продал ее туристам?! Мою траву, которую я собирала, ползая по этим горам весь год? Ты продал туристам?
Мальчишка покачал головой.
– Нет, я вытряхнул ее за домом, она бы все равно им не пригодилась, а шкатулка им понравилась. Они дали двадцатку.
По смятому кожистому лицу Старухи текли слезы бессилия. Она уже не могла двигаться. Оставалось совсем немного времени, чтобы подготовить себя к большому пути, в который все отправляются помимо своего желания.
За остекленевшими глазами еще теплилась жизнь, и мысли еще не покинули старую голову, растворившись в ночи. Теперь она вдруг ясно поняла, почему мясо принесли, когда стемнело. Так она не смогла увидеть синих червоточин трупного яда. И шкатулку мальчишка сам никогда бы не осмелился продать. Значит, кто-то его надоумил. И это могли быть только приспешники мерзавца Хаддара.
Краем угасающего сознания она чувствовала, что кто-то наклоняется над нею и куда-то пытается перетащить. Через какое-то время она почувствовала во рту что-то теплое и, едва не захлебнувшись, судорожно сглатывала живительную влагу…
14
Мы с Алексием в молчании доехали почти до самого Дрепунга.
– Попроси водителя остановить машину где-нибудь у гостиницы для паломников.
Машина сделала еще пару поворотов и притормозила у неказистого строения. Я сама не понимала, почему я проигнорировала встречу с Хаддаром и поспешила сюда. Мы шли по мощеному камнем пыльному двору, не имея ни малейшего понятия, что нам делать дальше. Двор этой древней гостиницы для приезжих был абсолютно пуст.
По ветхой лестнице мы поднялись на второй этаж, но и там никого не было. Всюду валялись старые тряпки, сломанные доски, грязная битая посуда. Казалось, что люди давно покинули эти места. Только по свежему пеплу костровища у одной из стен во внутреннем дворике можно было понять, что какая-то жизнь здесь все-таки была. Алексий брезгливо озирался вокруг, стараясь ступать как можно осторожнее.
– Мы уже все здесь осмотрели? Теперь можем ехать обратно в гостиницу?
Я молчала. Почему простые слова, что нужно приехать до захода Солнца, привели меня сюда? Солнце уже висело на краешке горы, готовое быстро соскользнуть вниз за гору. До темноты оставалось не больше часа, а я все еще не знала, что нам делать. Пока я предавалась раздумьям, а Алексий нудно причитал что-то про комфортабельно-чистую гостиницу, я быстро двинулась по направлению к боковой комнате с развалившейся дверью. Эта самая дверь висела на одной петле, грозя в любой момент оторваться, но меня ото совсем не смущало. Я резко дернула за ручку Оторвались обе – и ручка, и дверь. Я едва успела отскочить в сторону, так чтобы падающие доски меня не задели. Гулкий грохот разнесся по всему внутреннему дворику. Не обращая на это никакого внимания, я решительно двинулась в пустую темную комнату. Алексий прервал свои причитания и пошел за мной. Посреди полуразрушенного захламленного помещения стояла довольно чистая кровать с белоснежным бельем, не застеленная, словно оставленная впопыхах. В углу комнаты мирно дремал мальчишка лет десяти. Страшный грохот оторвавшейся двери не разбудил его. Алексий потряс мальчика за плечо;
– Чья это комната?
Мальчик открыл мутные глаза и, зевнув, сказал:
– Немца, он ушел куда-то утром. Приказал мне караулить, чтобы ничего не стащили.
Алексий критически оглядел сонного охранника.
– Что-то ты не очень здесь охраняешь. Да и нет никого.
– Скоро придут. У них сегодня кора.
Алексий пояснил:
– Кора – это ход паломников вокруг монастыря. Обычно ходят вокруг Джогханга.
– Немец на коре?
Мальчишка засмеялся.
– Нет, он на службы не ходит. Он тут с фотоаппаратом и с девушкой. Страшная такая.
– Она с ним живет?
– Нет, она в хорошей гостинице, дорогой. Сюда он ее не приводит.
– Откуда знаешь, что с ним девушка?
Алексий протянул мальчишке десятку. Мальчишка быстро взял деньги и важно сообщил:
– Их все видели. Они в Дрепунге много раз были, в Потале и в Сэре. Он везде фотографирует. Она смотрит и просто ходит за ним.
– А во сколько он возвращается?
– Когда как. Поздно.
Алексий протянул мальчику еще купюру, и мы вышли на балконный коридор, тянувшийся вдоль всего этажа. Странное чувство вины не давало мне покоя. Словно я что-то важное пропускаю, хожу совсем не там, делаю не то, что должна.