- Умолкни, бестолочь! – рыкнул он ему в лицо. – Неужто не понимаешь, что даже у стен есть уши.
Бойко притих и примирительно вскинул руки, сдаваясь под столь яростным натиском.
- Что ты лютуешь, как шатун, - жалобно сказал Бойко. – Первый раз там, на излучине, когда я познакомился с княжной, и теперь вот…Чего бросаешься?
- Думаешь, это шутки? – рыкнул Ветер. Бойко азартно помотал головой. - Прознает кто, что она тут была, а мы её выпустили, так отхватим плетей оба, а то и с жизнью распрощаемся. Князь Беривой страсть как не любит нечисть.
- Мне же любопытно, как они живут. Это ж совсем не как у людей всё… - под гневным взглядом друга паренёк осёкся, но пыла не утратил.
- Не вижусь я с ней. Не связываюсь никак. За много лет видел ее второй раз, - отрезал Ветер и рубанул ладонью по воздуху, словно обрубая разговор. – Хватит об этом. Забудь. Целее будешь.
С тех пор Бойко стал осторожнее, но выспрашивать не перестал.
На стол перед Ветром плюхнулась миска с тушеным мясом. Недовольный Лутоня, сопя, протопал мимо. Домовой бормотал себе под нос, что-то вроде: ходят тут всякие, пиво лакать, а потом лыка не вяжут, мебель ломают, честным нелюдям спать мешают. Все потому, что не закусывают. Стражник подцепил ножом кусок и отправил в рот. Пожалуй, кое-чему за прошедшую седмицу он все-таки научился: стал видеть нечисть даже с оберегом на шее. Справляться же с видениями и шквалом голосов оказалось куда сложнее.
Прожевав кусок, Ветер помог хозяйке выпроводить последнего забулдыгу, запер ставни и заложил дверь. Выровнял столы, освободив место в центре. Рябина погасила свет, оставив гореть пару желтых, резко пахнущих разнотравьем и мёдом, свечей в глиняных плошках. Густая, нагретая тьма обступила их со всех сторон. Ветер уселся на пол, закрыл глаза и стянул с шеи оберег. Темнота помогала ему отсечь все лишнее, сосредоточится. Привычный шум голосов ворвался в уши, едва стражник выпустил из рук веревочку. Громовой камень глухо стукнул об пол. Видения замелькали перед глазами, будто стрижи перед грозой. Вкрадчивый шепот Рябины пробился сквозь мешанину звуков, красок и ощущений. Ветер уцепился за её голос, как за нитку из волшебного клубочка, принялся не спеша разматывать.
- Найди что-то одно: самый настойчивый голос, самый яркий цвет или сильный запах, - шептала лесавка, - ухватись за него. Остановись, отсеки всё лишнее. Что видишь?
Страж медленно пробирался сквозь дебри видений, разворачивая каждое, словно берестяной свиток, прислушиваясь к голосам. Живые звучали четче, все краски были сочными, режущими глаз. Мертвые – наоборот, казались чуть размытыми, приглушенными. Люди из таких видений будто плавали в дымке. Ветер никак не мог взять в толк, почему все они так любят поболтать. Почему бы мертвым не упокоиться в Ирие. Валялись бы на вечно-зеленых лугах, попивали медовуху и глазели на прекрасных дев, или что там, в райских кущах, еще принято делать. Как-то он спросил об этом лесавку. Рябина фыркнула, пожала плечами и предположила, что у каждого, кто взывает к Зрящему, осталось какое-то незавершенное дело в этом мире. Чтобы не сойти с ума, ему придется научиться закрываться от таких просителей, и обращаться к ним, только если ему самому понадобиться их помощь. Вот тогда придется расплатиться и выполнить наказ почившего. Дашь на дашь. Даром ничего не дается ни в одном из девяти миров.
Ветер развернул очередной свиток и чуть не выронил его из рук. Нарисованная углем картинка задвигалась, ожила, обретая цвет и объем. В этом не было ничего удивительного. Так всегда происходило. Когда страж поделился этим с Рябиной, она удивленно захлопала глазами и предположила, что его ум пытается облечь всё непознанное в привычные ему, как художнику, образы. Ветер не стал спрашивать, в виде чего ему представали бы видения, будь он, к примеру, кузнецом или мельником. Слишком живое воображение рисовало совсем уж забавные картинки.