- Ветер, а что дальше-то было? – с набитым ртом спросил паренёк. Ветер и Рыж снова переглянулись. Рыж дернул плечом, как бы говоря: ты эту кашу заварил, сам и расхлебывай.
- Что было? Приволокли меня к князю тамошнему, главному болотнику. А он ростом-то невелик оказался, только волосами зарос так, что одни глаза и видны. Сидит он что твой паук, трон у него из широкого пня, а по сторонам стена из веток сплетенная, да какими-то ползучими цветами увитая.
- Как ты все разглядел, ведь ночь была? – усомнился Бойко.
- Ночь-то ночь, да у них все болото светится призрачными синими огоньками, а вокруг островка, где трон, эти огоньки в прозрачные шары собраны, вроде как светильники. Живой огонь болотники не очень любят, факелами почти не пользуются. Да и на что им огонь, когда они сырое едят. Сидит их князь, а по сторонам – дружинники с копьями, почти голые, так, срам прикрыт какими-то обносками. Меня швырнули под ноги им, на своем языке булькают, решают, что со мной делать. Князь ко мне по-нашему обращается, спрашивает что-то, а я со страху то ли все слова забыл, то ли он так говорил, что я не уразумел. Они снова забулькали, заволновались, позвали кого-то…Вот тогда я ее в первый раз и увидел.
- Кикимору? – Бойко от нетерпения подскакивал на месте как уж на сковородке.
- Кикимору, - кивнул Ветер. – Я к тому времени отупел уже от страха, смирился, что убивать будут, стою на коленях, и меня волнует только, что сучок больно впивается в кожу, а пошевелиться не могу. Смотрю в землю, вдруг вижу, лапки гусиные перед носом прямо. Я так удивился, что глаза поднял, а там от колен и выше девичьи ножки, ладные такие, бедра крепкие, плоский живот и маленькие грудки с темными сосками. Вся эта краса только гривой волос прикрыта и бусами да браслетами. Смотрит на меня это диво дивное, а я - на нее, рот раззявил. Она тихонько так засмеялась и спрашивает меня: кто таков и что тут ночью делаю, разве про закон не ведаю?
Я отвечал, что про закон ведаю, да проиграть спор не могу, потому что я никогда не проигрываю. Говорю, не держал злого умысла, заблудился с перепугу. Хотел только в роще у ручья переночевать, да воды в доказательство набрать оттуда.
Кикиморка перевела все это своему князю, он нахмурился, что-то булькнул. А вокруг как загалдели все, копьями застучали. Тот болотник, что меня вез, ткнул меня древком в спину так, что я под ноги кикиморе повалился. Она тоже нахмурилась, хотела было рот открыть, да смолчала. Я краем глаза увидел, как князь болотный ей головой покачал, мол, уйди, не вмешивайся. Князь приказал меня в темницу посадить до утра, а на рассвете утопить. Дружина потребовала. Давеча у них какой-то хмырь болотный погиб, застрелили его из арбалета прямо в роще. Вот они на меня и подумали. Затолкали в клетку, чуть больше короба – ни встать, ни лечь, но путы сняли. Саднило нещадно, кожа вся струпьями покрылась от них, и двигаться я так и не мог.
Ветер перевел дух, приложился к кружке с медовухой. Рыж слышал эту историю очень давно, с тех пор они не обсуждали, ту ночь, а потому внимал сказанному не меньше Бойко, только что на лавке от нетерпения не прыгал.
- А дальше? Что дальше-то? Как ты выбрался? – Поторопил Бойко, цапнув кружку с медовухой, отпил и поперхнулся от крепости. Ветер добродушно усмехнулся и похлопал его спине.
- Выбрался благодаря кикиморе той. Уже светало, когда она пришла. Сунула мне в рот какую-то бутыль, влила в горло жидкость, я, вот как ты сейчас, чуть не сгорел изнутри, но столбняк отпустил. Она клеть отперла, я кулем вывалился наружу, она что-то зашептала надо мной и все раны закрылись, даже царапина от сучка на коленке. Я было встал, но меня качнуло от слабости, и я за нее уцепился. Она наощупь шелковистая, как шкурка у котенка. Стою я, пялюсь в лицо ей. Глаза у нее красивущие, а губы как ягоды, но самое невероятное – золотые узоры под кожей. Чем дольше я смотрел, тем ярче они становились, и мне казалось, они вот-вот в слова сложатся, я пойму что-то важное тогда. Она меня встряхнула и по мордасам съездила так, что искры из глаз полетели. Я протрезвел немножко. Кикимора спрашивает: бежать сможешь? Надо уходить, не то поздно будет. Мы и побежали, да только с ее ногами быстро не побегаешь. Она отстала сразу, рукой махнула, дорогу показала. Я уперся: не пойду, говорю, без тебя. Кикимора рассердилась на меня-тупицу и говорит: первый раз вижу придурка, которому жизнь немила. Я тут опомнился уже, а она меня повела к ручью – плыть-то ей сподручнее, тем более, по течению. Мы нырнули, вода студеная, я чуть не утоп, так грудь сдавило от холода. Она меня вытолкнула, плыть помогала, пока я не разогрелся. До рощи мы вплавь добрались, там на берег выкарабкались. Уже солнце встало, за мной поди уже охота началась, а я все наглядеться на нее не мог. И сам не понимаю, что на меня нашло. Она меня гонит, сердится, а потом расплакалась. Я, говорит, знаю, что ты не виноват, что не убивал, и князь знает, да только у болотников и князь лишь первый среди равных, а большинство решило, что ты виновен. Беги, говорит, скорее, не то зря всё. Хотел я, было, поспорить, да тут зашумело что-то вдалеке. Кикимора встрепенулась, залопотала на своем языке, и ливень пошел такой сильный, что впору ослепнуть и оглохнуть, гроза разбушевалась, а над нами – чистое небо. Я развернулся и побежал к детинцу. Пока сквозь грохочущий ливень и сверкающие молнии бежал, на меня ни капли не упало.