Лоу обнаружил, что отчаянно трясет головой и твердит сквозь слезы:
— Нет! Нет! Нет! Я не дам тебе умереть! Ты не умрешь, Мэгги!
— Ну конечно, я не умру. Просто полежу здесь и отдохну. Обними меня покрепче, Бостон. Вот так, в самый раз. Как хорошо!
Обнявшись, они безмолвно следили за скрещенными лучами, пронизывающими пространство, и любовались радужным сиянием вращающегося «Ока». Лоу не исключал, что запущенный однажды агрегат мог теперь работать неограниченно долго за счет независимых внешних источников энергии. Землянин мог только догадываться о сложности происходящего в глубинах задействованного комплекса и сильно сомневался, что на данном этапе сумел бы выключить машину, даже если бы очень захотел.
В сущности, сейчас это уже не имело значения. Ничего больше не имело значения, включая и возвращение домой, кроме лежащей у него в объятиях молодой женщины, чье дыхание с каждой минутой становилось все более слабым и прерывистым.
— Эй, а ну прекрати! — внезапно выдохнула Мэгги.
— Но я ничего не сделал.
— Ты терзаешь себя, я же вижу. Не надо, Бостон. Ты ни в чем не виноват. И не смей ни о чем жалеть, понял? Ты бы все равно не смог жить рядом с профессиональной журналисткой. Репортеры и пяти минут прожить не могут без болтовни, а уж женщины-репортеры — тем более.
Лоу выдавил из себя слабую усмешку:
— Вот уж не ожидал услышать из твоих уст столько штампов сразу. Как тебе не стыдно, Мэгги?
— Ты меня переоцениваешь. Когда музы умолкают, мы все хватаемся за старые, добрые штампы. — Она снова закашлялась, на этот раз сильнее. Ее тело выгнулось и задергалось в конвульсиях.
Низко склонившись над лицом Мэгги, Лоу бережно и нежно кончиками пальцев убрал со лба закрывающую ей глаза слипшуюся прядь волос.
— Я думаю, что смог бы привыкнуть, — прошептал он. — Мы оба смогли бы привыкнуть друг к другу. Я бы стал совершать подвиги, а ты все время была бы рядом, чтобы вовремя сообщить о них прессе и зрителям.
— Точно. Я здесь сижу на куче материала, горячее которого не было ничего со времен египетских пирамид, и не могу передать ни единого слова. Да и что толку, если бы даже и могла? Все равно мне никто не поверит.
— А снимки, Мэгги? — мягко напомнил Лоу. — Видеозаписи?
Она презрительно усмехнулась:
— Спецэффекты. Монтаж. Люди верят только тому, во что хотят верить. — Пальцы ее судорожно сжались. — Господи, как же мне больно, Бостон!
— Прости… — Он не знал, что сказать. Наверное, можно было найти другие слова, но ничего не приходило в голову. В подобные минуты всегда так бывает.
— Эти лучи… Ты выясни, для чего они, хорошо? Сделай это ради меня. Они ведь тоже часть моего репортажа, и весьма существенная. А существенные детали из рассказа нельзя выкидывать — иначе какой же ты журналист?
— Я постараюсь. Я всего лишь старый и никому не нужный космический бродяга, но я постараюсь. А ты мне поможешь, да? Да, Мэгги? — Глаза ее снова закрылись. И тут к нему пришли правильные, нужные, уместные слова, но было уже поздно. Самые главные слова всегда приходят слишком поздно.
— Я люблю тебя, Мэгги!
Она умерла у него на руках, не произнеся больше ни слова. В ее смерти не было ни красоты, ни вдохновения, как это любят изображать поэты. Она просто тихо угасла.
Он положил тело на жесткий пол и в последний раз вгляделся в бледное, безжизненное лицо. Его освещал луч, испускаемый высшим достижением иной цивилизации — цивилизации столь высокоразвитой, что ее практические достижения на Земле никому не снились даже в качестве теоретических разработок. Огромный зал содрогался от биения электронной жизни, в то время как обычная человеческая жизнь, единственная что-то значившая в этом мире для Бостона Лоу, уже покинула распростертое у его ног тело.
Бостон хотел оставить без внимания предсмертную просьбу девушки, вернуться на остров, спуститься в подвал и забрать оставшиеся кристаллы из карманов разбившегося Бринка. Но последние слова Мэгги крепко засели в мозгу. В глубине души он знал, что журналистка проклянет его за воскрешение — так велик был ее страх вслед за немцем сделаться жертвой одержимости кристаллами.
И тогда он оставил ее. Оставил лежать на площадке с устремленным в чужое небо прекрасным молчаливым лицом. Так, как ей всегда хотелось с их первой встречи, — с оставшимся за нею последним словом.