Этим мистер Пикеринг, понятно, не ограничился. Мы, его «мальчики», вкалывали как каторжные, но Аманду он решил сделать чем-то вроде «лица компании», поэтому она все чаще присутствовала на разного рода торжественных приемах и даже участвовала в нескольких пресс-конференциях. Похоже, старик хотел, чтобы в ближайшем будущем переговоры с потенциальными клиентами от его имени вела именно Аманда. Это, в свою очередь, означало, что по мере того, как отец станет предъявлять к ней все бо́льшие требования, времени у нее будет оставаться все меньше и меньше. В таких условиях ни о каких совместных планах не могло быть и речи.
Ну а потом папе Пикерингу подвернулась кофейная компания «Синко Падрес», и я снова надолго покинул Штаты.
Глава 5
Ветер набрал силу и развел шестифутовую волну, сделав последний отрезок пути небезопасным или, во всяком случае, не слишком приятным. Мне, впрочем, приходилось путешествовать и в худших погодных условиях, но на катерах большего размера, которые прекрасно справлялись с волнением. Именно поэтому, добравшись до особняка Колина, я оставил «Легенду» у причала и продолжил путь на шестидесятифутовом «Бертраме».
Нос яхты мерно поднимался и опускался на каждой волне, брызги высоко взлетали и садились на стекло ходовой рубки передо мной. Одним глазом я следил за радаром, не забывая поглядывать и в зеркало заднего вида, но там была лишь тьма, которую не прорезáл ни один огонек, и от этого мне казалось, будто я вглядываюсь в собственное прошлое.
Да, когда-то мы с Колином вместе пускались в далекие и опасные морские путешествия, и я не думал, что его отношение ко мне вряд ли могло перемениться. И все же, когда сквозь мглу впереди замерцали огни Майами, у меня невольно засосало под ложечкой при одной мысли о том, что случившееся может причинить мне – нам всем – немало боли и страданий. А самое главное, я не мог избавиться от подспудного ощущения, что в происшедшем есть и доля моей вины.
Часа через полтора я был уже в отделении интенсивной терапии педиатрического отделения больницы «Ангел милосердия». В палате, куда я вошел, было тихо и довольно темно, но я сразу разглядел Колина, который, согнувшись и спрятав лицо в руках, сидел на неудобном больничном стуле. Одет он был в изрядно помятый и порванный смокинг – похоже, со вчерашнего вечера он так и не переоделся. Плащ, галстук и широкий шелковый пояс-кушак исчезли, спереди на рубашке темнело засохшее кровавое пятно, и я подумал, что он либо нес Марию на руках, либо прижимал ее к себе. Черные кожаные туфли Колина потеряли блеск и были измазаны в грязи.
Маргерит была одета в ниспадавшее свободными складками вечернее платье без бретелек. Она задремала на стуле рядом с больничной койкой, уронив голову на краешек простыни и сжимая обеими руками руку дочери. Сама Мария лежала на койке совершенно неподвижно, подсоединенная трубками и проводами к каким-то медицинским аппаратам. Ее лицо было сплошь забинтовано, как у мумии, и только напротив рта оставалось небольшое черное отверстие, в который уходила еще одна трубка. Две трубки потоньше были вставлены в нос, а из вены на левой руке торчала игла капельницы. Бинты на лице местами промокли насквозь, и на белоснежной марле темнели пятна крови. Какой-то прибор на столике в изголовье кровати тяжело и мерно вздыхал, время от времени издавая короткий, тревожный писк и мигая лампочками. Мария спала, но время от времени ее колени, кончики пальцев рук и ступни начинали судорожно подрагивать, как у человека, который пытается убежать от какой-то серьезной опасности.
Шагнув вперед, я положил руку Колину на плечо, но он так и не посмотрел на меня – только накрыл мою руку ладонью и покачал головой. Обнаженные плечи Маргерит я накрыл подобранным тут же колючим шерстяным одеялом. Она слегка пошевелилась – значит, не спит, – и я опустился рядом на колени и обнял ее, а она положила голову мне на плечо. Мария на койке снова дернулась.
Слабым голосом Маргерит начала рассказывать, что случилось накануне, но в палату вошли две медсестры, которые начали осторожно снимать бинты с головы девочки. Когда последний слой пропитавшейся кровью и сукровицей марли был убран, я с трудом узнал распухшее, покрытое шрамами и хирургическими швами лицо Марии. Левая сторона ее головы была начисто выбрита, и на коже – от виска до затылка – тоже виднелись швы. Когда одна из сестер бережно приподняла голову девочки, Маргерит не выдержала и, прижав к губам ладонь, отвернулась. Колин вскочил и потянулся к жене, чтобы поддержать ее, но что-то его остановило. Из нас четверых спокойствие сохраняла только сама Мария, пребывавшая в глубоком сне, вызванном сильнодействующими медицинскими препаратами.