Ах, как хорошо дышится.
Еще чуть-чуть и я уже там.
...
Собака рухнула сверху неожиданно.
И мы вместе с ней забарахтались в зловонной жиже дна заброшенного колодца.
Помогла.
- Собака, - обратился я к ней.
- Ты зачем сюда прыгнула? Ты ж сверху могла веревку притащить. Как-нибудь да заклинил бы наверху. А теперь?
Собака поджала губы и, презрительно отвернувшись, начала слизывать с себя грязь.
Я тоже начал отряхивать одежду.
Идиллическую чистку прервал стон существа из отвода.
И опять я почувствовал как красные муравьи кусают и жгут мое сердце.
Что-то такое произошло и с собакой. Она судорожно задышала и с всхлипом зевнула.
- Давай песик, я тебя заброшу в отверстие.
Собака встала на задние лапы, вытянула шею и долго тянула носом в направлении шахты.
Потом села и нахмурилась.
- Но ведь как-то выбираться надо? - принялся уговаривать я четвероногого друга.
- Я тебя туда закину, потом ты там как-нибудь раскорячишься...
Собака скептически посмотрела на меня и еще раз зевнула.
- Раскорячишься, раскорячишься... жить захочешь - еще как раскорячишься!
Вообще отвернулась.
- Ах, так, - возмутился я, - тогда другой вариант. Становись возле дырки, я встану на тебя... выдержишь, выдержишь... заберусь, а потом подпрыгнешь и я подцеплю тебя оттуда за ошейник.
Собака выбрала первый вариант и запрыгнула мне на ручки.
Оп! И с рук упрыгнула во глубину неизвестного отверстия. И пропала.
- Песик... - ласково позвал я и продолжил не меняя интонации:
- Песик, твою ж дивизию, ты куда хренов штреколаз запропастился?
И сам испугался, что сказал. Мысль - она, зараза, - очень ведь даже и материальна...
А выход на поверхность очень нужен. И так же ласково поправился:
- Вернись взад, чертов штольнелаз...
Молчание.
Сдружились они там, что ли?
И я начал ждать, напряженно слушая тишину. И гнать от себя мысли о том, что собака могла... Нет, нет. Это просто очень длинная штольня с выходом где-нибудь из крутого берега реки или озера. И песик скоро вернется, и черный нос будет в земле, и он будет чуть пыхтеть и уфать оттого что разведка была уж слишком глубинной, и глаза бусинки будут весело на меня смотреть, и всем своим уфаньем он будет выражать радость, что нашел выход и вернулся за мной.
И опять раздался стон-мяуканье. И зажгло сердце. Застучали молоточки.
- Уф-ф...
Ах, ты ж моя... ну... давай, уцепись там за что-нибудь, вытяни шею, я схвачусь за ошейник.
Собака пробормотала что-то нелестное, но шею вытянула.
И я, подпрыгнув, уцепился одной рукой за ее ошейник, а второй за склизкий край дыры.
Каким-то невероятным совместным напряжением организмов я очутился на полкорпуса в отводе, подтянул одно колено и в глазах опять помутнело. Я потерял сознание. Очнулся я от еле уловимого лизания лица. В голове развиднелось и я узрел...
***
Я увидел существо. Нет. Сначала я увидел глаза. Это были две кровоточащие раны. И в те доли секунды, что я смотрел в них (или они в меня, памятуя старика Ницше) я увидел все.
Я увидел сбитую собаку, чье измочаленное передним колесом тело с хрустом окончательно размозжилось под задним скатом маршрутного такси.
Я видел привязанную подростками к железнодорожным рельсам судорожно бьющуюся суку, в тщетных попытках освободиться при виде надвигающегося локомотива.
Забитую молотками и одинокий, навсегда уставившийся в грязный потолок подвала собачий глаз с немым вопросом: "За что?..."
Кровавые пузыри у щенка из пасти, сброшенного в котлован на хищно торчащие арматуры.
Я видел их всех: забитых бейсбольными битами, отравленных, задохнувшихся в машине, утопленных, вспоротые животы и отрезанные головы...
Я осознал. То, что я видел в глазах-ранах существа – это кладбище собак погибших по вине человека. Не конкретно мое - личное кладбище, - но с древнейших времен коллективное человеческое.
Уводя мою память в глубь времен, существо мне показывало все больше и больше страшных картин.
Распятые собачьи трупы на улицах города.
Зарытых живыми в землю; страшно изуродованные судорогой тела в попытках освободится из-под толщи земли.
Изломанные, искореженные трупы собак, которых забили камнями, привязав к столбу.
Я ощущал тошнотворный запах горящих живых факелов на улицах средневекового города.