- Куда?!
- Домой.
- А как же я? - обиделась русалка. - Я же тебя соблазняю, сил столько трачу, представление целое устраиваю. А ты уходишь? До конца хоть дотерпи.
- Я еще вернусь, - булькнул Самохин. - Вернусь. Я только домой схожу. Дождь все-таки.
Русалка издала разочарованный стон, но все-таки кивнула и помахала ему рукой.
Почти не чувствуя ног, Самохин побежал домой. Бутылка болталась в его правой руке.
Посёлок будто был укрыт тёмной, неприятной пеленой. Самохин шагал по улице, разбитой трактором, и оборачивался, страшась, что его сейчас спросят - что там? Что там он и сам не мог сказать, но боялся, что его спросят. На улицу перед ним выбежала грязная, прихрамывающая собака и залаяла, сильно и громко. Самохин протянул ей раскрытую руку, но собака всё лаяла. Тогда он замахнулся.
Собака убежала, и Самохину стало плоше. Он понял, что никого больше на улице не было. Даже детей, которые обычно матерились и курили рядом с клубом.
Самохин подошёл к продуктовому магазину. Дверь висела на петлях, будто приоткрытая губа, показывающая темноту глотки и блестящие, словно зубы витрины. Внутри стояла Надежда Теляшка.
Она гладила замороженную рыбу. Всем телом она пыталась это скрыть, локтями закрывала обзор, и украдкой пальцами проводила по камбале, застыв с умилением и стыдом на лице. Но при этом она стояла за витриной, прямо по центру, и это сочетание открытости и стыда в ней испугало Самохина, он соскочил со ступенек и двинулся к дому, потом замер и обернулся.
"Страшно, - подумал он. - Все ведь ей, наверное, напились".
Он стоял рядом с магазином, рядом с табличкой с адресом, и крутил головой, стараясь понять, что именно его так пугает. А потом понял.
Собак было не слышно.
После того, как на него выбежала та, лохматая, в посёлке стояла полная тишина. Да и лохматая уже пропала.
Собакам воду ведь тоже льют из её бассейна.
Дома, наверное, бабка и Тёть Надя напились уже вдоволь, и теперь, может, гладят рыб, а может, ещё чего.
Самохин вдруг пожалел, очень пожалел, что вообще находился здесь, на виду. Он подумал, что надо спрятаться - но не мог понять, от кого.
Глаза чесались. Он поднял руку и начал тереть веки. Это было приятно.
Подняв голову, он скривился. Отсутствие людей казалось ему вызовом, презрением к нему. Как будто он ушёл домой на обед, а когда вышел, все ребята разошлись и забрали мяч с собой.
- Э-эй! - заорал он.
Где-то залаял одинокий, ничейный пёс, которого никто не поил водой.
И которому никто в глаза водой не плескал.
Вдали послышался гул, ровный и настойчивый, будто кто-то, просыпаясь, бурчал, чтобы его не будили. Самохин, сначала не поняв, что это за звук, посмотрел в сторону магазина - ему показалось, что это та странная продавщица раскрыла, наверное, морозилку, чтобы достать рыбину или убрать, и морозилка бурчит своим мотором в её отстранённое лицо.
Продавщица вышла из магазина, держа камбалу в руках.
- Это водовоз приехал, - сказала она, смотря рыбине в глаза. Блузка её мокро блестела. - Ты, наверное, хочешь туда пойти. Она тебя ждёт.
Затем она наклонила голову и нежно, очень аккуратно обхватив ртом голову замороженной камбалы, стала пропихивать её целиком внутрь. Вскоре она начала кашлять.
Самохин отвернулся от магазина и побежал прочь.
Позади него послышался сдавленный, глухой кашель, заглушающий звуки водовоза.
Он бежал, что есть сил, не обращая внимания ни на дождь, ни на усталость. Чем дальше он бежал, тем меньше мыслей оставалось у него в голове, и тем легче ему становилось. Надо было лишь не останавливаться, просто бежать и бежать вперёд, пока...
Самохин вдруг споткнулся обо что-то, и со всего размаха полетел прямо в лужу, лицом вперёд. Перед самым падением он смог неловко выставить вперёд левую руку, но удар о землю всё равно выбил из него воздух. Бутылка выскользнула из его руки и, завертевшись, покатилась по грязи прямо в мокрую траву.
- Етить-колотить! - донесся из-за спины сиплый голос.
Самохин, шатаясь, поднялся на ноги, и некоторое время просто стоял, шумно вбирая в лёгкие воздух. Дышалось ему с трудом, ладони и лоб сильно саднило. Самохин подставил руки дождю, ладонями вверх, и капли, падавшие на них, стекали на землю окрашенными в ярко-красный.
- Олежка, ты, что ли?
Самохин обернулся. То, что он поначалу принял за кучу старой одежды, кряхтя и пошатываясь, поднималось с земли. Из дождя выплыло рябое лицо с огромным красным носом, похожим на крупный подберёзовик. Самохина тут же обдало крепким перегаром.
- Яшка, - у Самохина отлегло от сердца, - ты опять прямо на дороге спать лёг?