Стало понятно теперь, что рязанцев совсем окружили.
Ждут, не придёт ли подмога к рязанцам к концу ледостава,
Переловили гонцов и припасов подвоз прекратили.
Так как Батый не явился на главную битву к Ранове,
Больше нельзя было в поле в шатрах оставаться холодных.
Юрий повёл войско к Вёрде, держа рати все наготове -
Конных дружинников в сытости, а ополченцев голодных.
Пять тысяч конных бояр и дружинников вместе с прислугой,
Семь тысяч челяди с вилами, косами и топорами,
Мокоши тысячи три, поспевая за всеми с натугой,
Шли в окружении без остановки коротким днями.
Так и пришли они к полю тогда между Кердью и Вёрдой,
Здесь их отряды Батыя давно у холмов поджидали.
Юрий, Роман и Олег встали в центре с решимостью твёрдой.
Кир-Михаилович слева, Давыдович справа там встали.
Всё ополчение встало вперёд под присмотром тиунов.
Виден вполне на высоком холме был шатёр чей-то ханский,
Ниже знакомое войско с донских половецких аулов.
Стал говорить Юрий Игоревич, князь Великий Рязанский:
'Так хороша эта ширь плодородная житница наша -
Зверем богаты повсюду леса, рыбой полные реки,
Жён наших нету стройней и красивей, детей нету краше,
Родины лучше рязанской земли не отыщешь во веки!
Мокоши землю, мещеры и эрзи отцы покорили,
Половцев разных, булгар и хазар отогнали далёко,
Славный черниговский дух между вятичей укоренили,
Не для того чтобы стать русским людям рабами оброка!
Стоит ли родина наша того, чтобы биться до смерти?
Каждый пришедший сюда всё решил, отпираться не будет.
В каждом боярине, отроке, гридне, свободном и смерде
День этой страшной беды отражается общностью судеб.
Раньше Батый десятины хотел, а теперь всё желает!
Хитростью разной берёт, не идя на открытую битву.
Каркая словно ворона, собакой бессовестной лая,
Он ворожит и дикарским богам совершает молитву.
Вот он стоит перед нами толпищей от края до края,
Прячется подло за половцев, эрзю, булгар и мещеру...
Только он витязей русских побитыми не запугает,
Предков своих призовём мы и всю христианскую веру!
Если же смерти чертог нам положен велением рока,
Пусть заберут всё враги: города, земли с жёнами вместе.
Будем в сражении рады мы храбрости главному проку -
Мёртвым не видеть позора, со славой минуя бесчестье!'
Солнце на миг осветило Великого князя доспехи,
Ярко на красном плаще самоцветные камни взыграли,
Блики пошли по узорам парчи и на шёлковом мехе,
Очи его из под маски от шлема с отвагой взирали.
Криком ответили князю бояре его и холопы,
Подняли хоругвеносцы свои ярко-красные стяги,
Бубны ударили, трубы завыли, исполнились злобы,
Сотни боярские стали ровняться, полны беззаветной отваги.
Словно река, чешуя у дракона с серебряным телом,
Сталь их оружия, шлемов, кольчуг и оковок на сбруе,
Между травы почерневшей в снегу оживлённо блестела.
Тени неслись, строй щитов и плащей тёмно-красным рисуя.
Только сейчас стало видно за лесом Батыя отряды,
Что укрываясь в холмах, не спеша русским в тыл заходили.
Чёрными там показались их кони, щиты и наряды,
Словно огромные волки мещерский весь край захватили.
Стали и справа они обходить все рязанские силы,
Тихо, как призраки тёмные, двигались берегом Вёрды.
'Словно из древних могил их на свет волховство воскресило!' -
Так зашептали мокшане, в рядах перед Юрием стоя не твёрдо.
Были они из поочья, Кадома и Мурома тоже,
Кровные данники Юрия, сплошь молодые детины.
Вся их защита - порты многослойные, шкуры да кожа,
Вместо оружия вилы, серпы, топоры и дубины.
Им и пришлось постоять, да недолго в начале той сечи.
Вышли к ним близко батыевы половцы, стрелы пустили.
Стрелы впивались жужжа в незакрытые шеи и плечи,
Быстро изранили многих, а больше на месте убили.
Половцы громко кричали угрозы, смеясь и бахвалясь,
Даже спокойный всегда князь Роман встрепенулся.
Дикие половцы Юрия их отогнать попытались,
Князь Пронска двинулся к ним, но коня потерял и вернулся.
Мокшадь попятилась, к стягам боярским прижалась пугливо,
Как не кричали, не били тиуны плетьми их жестоко.
Смерть их косила неспешно как страшную ниву,
Век не видали ещё землепашцы такого оброка.
Снег под ногами их сделался бурым от крови текущей,
В ней умирали, лежали, сидели и слёз не стыдились.
Стрелы свистели и справа, и слева всё гуще, и гуще,
Половцы Юрия против батыевых нехотя бились...
Вот и настал час измены позорной князьков половецких:
Видя как справа и слева обходят всё войско монголы,
Спрятали луки они, поскакали с прогалин мертвецких,
И унеслись без оглядки в поля, перелески и долы!
Тут побежала и мокшадь, убитых и раненых бросив,
Хлынула между стоящих дружин разозлённых конечно.
Пар от дыханий кричащих сливался на лёгком морозе.
Многих бегущих рязанцы в траву уложили навечно...
К Юрию бросился вождь их Посклева подняв к небу руки.
'Ты же сказал, что они испугаются битвы! - кричал он, -
Сам же в пустыню привёл нас обманом, на смерть и на муки,
Пусть будут прокляты боги твои и семья вся с начала!'
'Как смеешь, раб, говорить так? - вскричал Юрий, - данник мой кровный!
Рядом боярин топорик поднял и ударил Пасклеву.
Рухнул мокшанин с пробитым лицом на суглинок не ровный.
Видя такое, другие все кинулись вправо и влево.
Вслед за мокшанами стали по полю монголы гонятся:
Сколько хватало обзора, до берега, как за зверями.
Не торопились, решив видно в лихости посостязаться:
Петли бросали, стреляли, рубили, топтали конями.
Так и покрылось всё поле восточнее Вёрды телами.
Волки повылезли всюду и стали бродить между ними.
Вороны сели тела потерзать, насладиться глазами,
Что не увидят уж жён и детей на искрящейся ниве.
Половцев многих встречали князья раньше в сделках торговых,
Скот и рабов продавали, меняли меха и пшеницу.
Стали кричать им, дела и друзей вспоминая знакомых,
Разные им обещая награды, людей и землицу.
'Что вы творите, забыли как жили мы вами вольготно,
Разве пиры позабыли и торг? Не друзья мы вам боле?
Что же вы нас убиваете, служите ворам охотно?!' -
Кир-Михаилович Пронский кричал через страшное поле.
'Воли царевичей грозной ослушаться мы не посмеем,
Если сражаться не будем, сбежим, нас убьют их нукеры,
Семьи убьют наши тоже, примеры такие имеем!' -
Так отвечали они на призывы князей и укоры.
Стали они пуще прежнего стрелы пускать по рязанцам.
Все ополченцы пригнулись невольно от страшного боя,
Не было мочи под градом таким устоять новобранцам,
Стали они отходить к строю конницы в ужасе воя.
Эти семь тысяч славян, не в пример бессловестным мокшанам,
Стали князей призывать и корить за безделие в битве,
Даже грозили железным, на рослых конях, истуканам,
Тщетно порядок в рядах наводя, все тиуны охрипли.
Юрий Давыдович волей своей сотни муромцев двинул,
Восемь малиновых стягов прошли через строй ополченцев.
Бубны ударили дробно и трубы зашлись в рыке львином,
И понеслась резво конница прямо к шатру иноземцев.
Тут без приказа и всё ополчение бросились следом,
Были и копья у них и щиты, но дубья больше было.
Половцы стали назад отходить перед этим ответом,
А перед муромским князем бежать, повернувшись вдруг тылом.