Фурии в консулах, преторах Риму служили, бывало,
Били этрусков и вольсков, но квестор свёл жизнь неумело.
Было убито две тысячи римлян бегущих от битвы,
Взяты значки их когорт и оружие, много припасов.
Митре за помощь в бою вознеся вдохновенно молитвы,
Ганник и Крикс устремились в Салин ожидая приказов.
Следом Спартак подошёл спешно с войском отборным.
Лагерь легата Кассиния здесь был построен недавно.
Луций Кассиний на вилле знакомых в бассейне просторном,
Вместе с рабынями радостям всем предавался исправно.
Конница Крикса его захватила врасплох без одежды,
Он, убегая, кричал и посеял смятение всюду.
В лагере крепком своём он укрыться лелеял надежды,
Только охрану ворот Крикс ударом разбил за минуту.
В спешке из мокрых палаток под дождь выбегали гастаты,
Не усапевая построиться бросились сразу к воротам,
Там оказались уже гладиаторы сами зажаты,
И отступили из лагеря быстро к лесистым теснотам.
Выйдя из лагеря весь легион римский встал потрясённо,
Между двух линий когорт гладиаторских он оказался.
И атакован был ими под рёв труб и крики синхронно,
Бросился в лагерь обратно и там словно скот истреблялся.
Около красной палатки легата сражались немногие храбро.
Бывшие воины Суллы, не ждавшие милости в битве.
Знали они, что уже не увидеть рассвета им завтра,
Только дороже продать жизнь в бою помышляли в молитве.
Вот бывший раб-африканец, кровавым мечём потрясая,
Знак легина схватил и Орла опрокинул не трупы,
Символом краха, квиритов оставшихся всех ужасая.
И затрубили спартаковцев радостно горны и трубы.
Рядом с Орлом пал легат в свалке смертью нелепой.
Многим сбежать удалось от убийц, весь обоз захвативших.
Лагерем встал здесь Спартак у границы Лукании хлебной,
Слух распустив, что у Крикса и Ганника много погибших.
Претор Вариний решил добивать Спартака побыстрее.
Первого римского славного консула дальний потомок,
Принцепса сын, Красса друг, был он тигра храбрее.
И предсказуемо бросился в бой без особых уловок.
В холод и дождь, потеряв половину больными в походе,
Он подошёл к Спартаку и построил свой лагерь напротив.
Войско, припасы решил он собрать, но не смог это, вроде,
Слух о разгроме прошёл, многих пьяниц служить разохотив.
Кроме того, ночью тёмной Спартак удалился успешно,
Вывел свои легионы, у лагеря куклы поставив.
Бросился следом прапретор по скользким дорогам поспешно.
В Рим за подмогой Торантия спешно отправив.
Шёл к Метапонту на юг к морю Ганник с отрядом восставших.
Крикс шёл с отрядом таким-же, но меньшим, пылая от мести.
Сам же Спартак с легионом отборных, но сильно уставших,
Через Луканию в Бруттию шёл, выжигая поместья.
Хмурое небо, на пиниях капли жемчужно белеют повсюду,
Редкий туман, иногда моросит дождь опять неуютный...
Тяжко идти, не минуть лихорадку теперь и простуду,
Раны болят, не даёт им зажить марш, для раненых трудный.
Ярость обрушилась ранее всюду на римлян жестоко.
Нола, Нуцерия, Фурии и Метапонт были взяты,
Вместе с холодным и мстительным ветром с востока,
В них появились войска Спартака, жаждой мести объяты.
С ними обозные люди, торговцы, разбойники просто.
Вражеской армией стали они тут луканскому люду.
Полным раздольем для вора, убийцы, садиста, прохвоста,
Стали те месяцы смерти в Лукинии бедной повсюду.
Словно Лукулл жёг во Фракии город за городом рьяно,
Или Помпей разорял кельтиберские сёла и нивы,
Сулла акрополь Афинский ломал и бахвалился пьяно,
С Зевса сдирая одежды из золота зло и глумливо.
Много рабов, взятых ранее в плен легионами Рима,
Помнили взгляд свой последний на родину страшный:
Пламя пожаров, убитые семьи, насилуют жён нестерпимо
Зверь по прозванию римлянин, жадный, кровавый и бражный.
Этом впредь никогда не не забудется жизнь смерти хуже,
Вместо просторов родной стороны и прекрасного счастья,
Рабовладельцами весь изувечен внутри и снаружи,
Стал говорящей скотиной и мыслящей вещью отчасти.
После побед и потерь, и ранений, и полной свободы,
Став Анти-Римом ужасным, в подсказках они не нуждались.
Всё застилающий гнев, не Спартак вёл их в эти походы,
Многие в гневе таком до кончины своей и остались.
Не понимали они, отчего благодатному Риму,
Родине двух урожаев за год и волов плодовитых,
Центру торговли, наук хитроумных мерилу,
Родину их истреблять, обращая в рабов и убитых.
Что не хватало вот этим, дрожащим от страха квиритам,
В виллах своих и дворцах, и добротных домах вдоль дороги,
Банях прекрасных, отделанных мрамором сплошь и нефритом,
Любящим храмы свои, сатурналии, флейты и тоги?
Плакал о том Сципион Африканский и не лицемерно,
В день тот победный, когда весь горел Карфаген ненавистный.
Знал он, что Рим, потеряв здесь врага, возгордится безмерно
И потеряет достоинство, строгость Республики чистой.
Раньше примером для римлян всегда Цинциннат был великий,
Пахарь, в диктаторы призванный в час роковых испытаний.
Только разбил он врага, тут-же к пашне вернулся безликой,
И не поддался соблазну богатства совсем без терзаний.
Ныне же римляне стали другими, забыли истоки,
Золото стало мерилом гражданства, его главным смыслом.
Видя такое, от Рима, почти отвернулись все боги,
Их обошёл, не спрося, хитрый Рим в договоре корыстном.
Вот и теперь, разбивая Юпитеру голову в храме,
Женщин насилуя и убивая потом перед домом,
Пьяно, со смехом рубя для потехи детей топорами,
Мстители были в желаемом мире знакомом.
Что мог им вождь говорить, сам убивший немало?
Курии из муниципий и судей спасать от расправы?
Здесь больше не было Рима и кончилось римское право.
Боги чужие, неримские мстители были здесь правы.
Пару недель вдоль дороги Пампилия в дождь и туманы,
Шли Спартака небольшие отряды раздельно и шумно.
Здесь, на границе Лукинии с Бруттией были они всеми званы,
Теми, кто жаждал попасть к гладиаторам в войско безумно.
Следом упрямый прапретор Вариний когорты вёл смело.
Конницу выслал вперёд и тревожил спартаковцев сильно,
Те отдавали сполна, то засаду устроят умело,
То перебьют часовых, то колодцы отравят обильно.
Крикс, Публипор и Гай Ганник отряды на бой выводили,
С целью убить у Вариния лучших людей, ветеранов.
Много раз в яростных стычках внезапных они победили,
Так обучая своих, как держаться в бою без изъянов.
Больше триариев, мощных копейщиков, пращников тоже,
Принципсов меньше, гастатов, Спартак так придумал сражаться.
Панцирь льняной, римский меч как кинжал, от копья не поможет,
Тень македонской фаланги при нём начала возрождаться.
Пусть уж стоит доброволец безусый и сариссой тычет,
Чем в давке страшной его ветеран подомнёт непременно.
В это же время отряд гладиаторов, выйдя из стычек,
Может напасть с тылу, с боку, победу добыть непременно.
Только в местах, где дома ветераны сулланских походов,
Где их хозяйства добротные плотно друг к другу стояли,
Там собирались они по десяткам и сотням у входов
Крупных поместий, селений, оружием старым сияли.
Были здесь старые центурионы, деканы, их слуги:
В шрамах, седые, беспалые, гордые прошлым навеки.