- В Милане мы купим янтарь и розовое масло. То, что продают в Кремоне, для Белой Розы не подходит, - сказал Гварнери. – Отец Мартин заказывал три скрипки – будет повод зайти в Санта-Мария делле Грацие, чтобы еще раз посмотреть на «Тайную вечерю» брата Леонардо. Эта фреска гениальна. Мне кажется, что в ней есть загадка, и я хочу ее разгадать…
Через несколько дней знакомая для Софи телега с запряженной в нее рыжей кобылой катилась по дороге, ведущей в Милан. Ощущение полной свободы озарило любящие лица счастливыми улыбками и раскрасило мир яркими красками. Небо днем было безоблачным и синим, а ночью – глубоким и звездным, открывающим тайну Млечного Пути. Деревья вдоль дороги пламенели желто-красными верхушками, оторвавшиеся листья плавно кружились в воздухе и падали на землю, устилая ее разноцветным ковром. Тишина царила вокруг, тишина, какая бывает только осенью в северной части Италии, тишина, обостряющая любой звук, когда сердце содрогается от шороха листвы и от стука колес по утоптанной столетиями дороге. Падают листья – падают желания. Летят листья, подхваченные порывом ветра, – летят годы, подхваченные порывом чувств, уносимые ураганом событий.
«Вот они – дни надежд, поиска и славы, дни свершений и разочарований. Здесь ваше место – на утоптанной, уезженной дороге, дороге без начала и конца, без прошлого и будущего. Жизнь – сорванные судьбой листья, что устилают память и высыхают в ней же, рассыпаются, не оставляя следа», - думал Гварнери дель Джезу, наслаждаясь покоем и счастьем, которым сияли глаза его маленькой Софи.
«Вот они – моменты счастья, падающие к ногам и устилающие память яркими воспоминаниями, хранящими тепло свершенных событий и таящие надежду на новую весну, на возрождение», - думала София Конти, дочь садовника Франческо, хозяйка «Белой розы», возлюбленная великого мастера скрипок.
Время остановилось на дороге между Кремоной и Миланом. В ином измерении стояли деревья, росла трава, пели птицы и журчал лесной ручей, на умиротворяющий голос которого пошла рыжая кобыла и стала, чтобы утолить жажду и набраться новых сил.
Вода в источнике была прохладной и чистой, такой чистой, что виден был каждый камешек, каждая травинка на дне ручья. Песок казался белым-белым, вода сглаживала и смягчала его поверхность.
Гварнери зачерпнул рукой воду и сделал глоток – жизнь легкой прохладой разлилась по телу, наполнила его силой и жаждой новых стремлений. Дель Джезу вновь зачерпнул и вновь сделал глоток, за ним – третий, четвертый, пятый. Звонкий смех ручья слился со счастливым смехом Софи. Антонио выглядел таким забавным и трогательным, как ребенок, его волосы взлохматил ветер, а выражение лица было настолько детским, что Софи невольно рассмеялась и тоже зачерпнула воды из ручья. Жизнь легкой прохладой разлилась по телу и наполнила его любовью и жаждой новых дней, проведенных вместе с Антонио в одном доме, под одной крышей.
- Софи, давай войдем в источник, - предложил Гварнери.
- Давай, - согласилась Софи и подала руку.
Осторожно, чтобы не нарушить тайну жизни, Софи и Антонио вошли в воду. Ручей был мелким, вода доходила до щиколотки и приятно струилась по ногам. Софи хотела сказать Антонио «люблю», но ручей зажурчал громче и сказал «люблю» за нее. Антонио хотел сказать «люблю», но солнце лучами прикоснулось к Софи и сказало «люблю» за него. Слова утонули в чистой воде, слова растворились в солнечном свете, на земле остался поцелуй, только один поцелуй, в котором соединились и вода, и огонь и зазвучали на весь лес, на всю дорогу, на все иное измерение.
Мелодию воды и огня подхватили скрипки, лежащие на телеге и ждущие возвращения хозяина. Их голос услышала душа мастера, и вскоре рыжая кобыла, утолившая жажду, шла по дороге в Милан и тащила телегу, нагруженную еще не прожитыми днями…
Милан встретил путешественников пестрой толпой горожан, лаем собак и многообразием вывесок на домах торговцев и ремесленников. Город был прекрасен, но в нем не было тишины, той тишины, что сопровождала Гварнери и Конти на протяжении всего пути по Ломбардии. Городской шум резко ударил по ушам и убавил восторг Софи от красоты зданий, снующих карет вельмож и нарядов миланских модниц.
«В этой суете так легко потеряться. Здесь мы никому не нужны. Антонио чувствует себя, как дома. Значит, и я скоро привыкну. Нет, нет, Милан прекрасен. Мне здесь все нравится», - думала Софи, идя следом за Гварнери и едва успевая посмотреть по сторонам.
Рыжая кобыла остановилась у стен доминиканского монастыря. Дель Джезу постучал в дверь, из-за которой выглянул монах. Гварнери что-то быстро сказал ему, Софи не разобрала что, но услышала слова «отец Мартин», «Кремона», «скрипки». Монах пропустил гостей на монастырский двор и попросил подождать. За стенами монастыря возвышался огромный, но изящный купол, и Софи вспомнила, что именно этой работой Донато Браманте восхищался Антонио и что этот купол венчает церковь Санта-Мария делле Грацие – один из прекраснейших соборов Милана. Разглядывая купол, Конти не заметила, как рядом с ними оказался отец Мартин, но его громкий голос вернул ее в реальность.