«Второй этаж» Кайласа стал раем, временным раем для влюбленных душ, существование которого хотелось продлить единым дыханием и единым счастьем. Боги творили на этом этаже себя и образы, то трогательные и нежные, то сильные и грозные. Так на «втором этаже» Великой Снежной Горы появились дорожки, усыпанные звездной пылью, бриллиантовые колонны, соединяющие небеса, как снежинки, падающие лепестки роз, устилающие черные фраки-камни фатой невесты. В танце белых лепестков кружились влюбленные души и медленно несли инглию дальше, а может, это свастика медленно вращалась, жалея разбить и без того хрупкое счастье носителей или жестоко продлевая агонию белого танца.
На границе «этажей» прозвучал колокол – и Боги умерли, впустив в сознание боль, умерли, чтобы тотчас же воскреснуть людьми, страждущими самопознания…
Глава 18
На «третьем этаже» Кайласа Луна скрылась за тучами, уступив место двум новым источникам света, вспыхнувшим малыми солнцами в сознании Шеффера и Лхаце. Проснулся разум и потребовал индивидуальной дороги, а не объединенной судьбы, потребовал отделить белое от черного, жизнь от смерти, любовь от ненависти. Раздел начался внутри, и сознание каждого подчинилось ему, как подчинилась и душа, принеся себя в жертву.
- Здесь наши пути расходятся, - сказала Лхаце, разделила деревянный «крест», половину отдала Шефферу. – Кто первым достигнет вершины, тот и вернет инглию Шиве.
«Третий этаж» Кайласа в обмен на любовь предложил разлуку, и люди ее приняли. Малое солнце осветило реальность, в которой уже не было места для любви. Сердца все еще пылали, но огонь не вырывался наружу, а сжигал изнутри, подготавливая людей к перерождению.
Перерождение наступило внезапно. Лхаце и Шеффер не узнали друг друга, не видели друг друга, не слышали друг друга – они не видели и не слышали никого и ничего, но видели и слышали себя – свой внутренний голос и прошлые земные жизни.
Лхаце, будучи юношей, пасла овец в долинах Северного Кавказа, а Шеффер, будучи девушкой, был любимой женой в гареме турецкого султана. Шерпка стирала белье в прачечной Амстердама, и маленький сынишка держался за подол ее длинной серой юбки, а европеец в это же время умирал на поле боя солдатом Великой армии Наполеона. Лхаце пересекала пустыню вместе с караваном верблюдов, нагруженным марокканским товаром, а Шеффер брел по заснеженной тайге в скит, ища праведной жизни на грешной земле.
Жизни мелькали перед глазами мужчины и женщины, менялись тела и лица, менялись судьбы – одни что-то предлагали, другие что-то забирали, но ясным было одно: Лхаце и Шеффера нигде рядом не было, а значит, и в этом времени и пространстве им не суждено быть вместе, и вообще, нет такого места на земле, где бы они были вместе.
- Мы разные, Дава, слишком разные. Я не буду мешать тебе.
- Мы разные, Лхаце, слишком разные. Я не буду мешать тебе.
- Ты разочаровал меня, Дава.
- Ты разочаровала меня, Лхаце.
Мужчина и женщина глубже посмотрели внутрь себя. В сознании Лхаце был неиссякаемый источник творящей силы – источник огня и беспредельной жизни. «Вода» питала разум и давала ему возможность постоянно расширять границы познания и четко видеть предметы и события изучаемой реальности. Сознание Шеффера было сосудом, вмещающим силу, приходящую извне. Разум мужчины, словно хищный зверь, часами выслеживал добычу, загонял ее и нападал, жадно поглощая информацию разной степени сложности. Если информация задерживалась в пути, то мозг Шеффера «голодал» и терзал себя. Если источник творящей силы не находил выхода, то «вода» переполняла сознание Лхаце, разрывала его и угрожала существованию.
Мужчина и женщина были действительно разными: такими их определил «третий этаж» Кайласа, разделив на два противоположных рукава одной реки, по которым поплыли мысли-корабли Шеффера и Лхаце в поисках гавани.
Гавань у каждого корабля была своя, и другое судно войти в нее не могло: гавани, как и рукава реки, были противоположны в пространстве и во времени, а их координаты известны только одному капитану.
- Кто я? Что мне нужно? – спросил разум Шеффера и дал ответ: - Я ученый, и для исследования мне нужен мир.
- Кто я? Что мне нужно? – спросил разум Лхаце и дал ответ: - Я шаман, и для действия мне нужен мир.