...
Алина (Азалия)
Очнулась я от того, что кто-то сильно давил на грудь, и в первые секунды, видя перед собой лишь небо, подумала, что умерла. Неудивительно, учитывая то, что последние моё воспоминание - шторм, треск тонущего корабля, толщи холодной воды над головой и почудившийся мне голос, текучий, как ручеёк. "Живи"... Да мало ли что почудится перед смертью.
А потом из носа и рта обильно хлынула вода. Чьи-то руки помогли приподняться, потом встать. Качка... у меня голова так кружится, или я на корабле? Неужто всё это было лишь страшным сном?..
Проморгавшись, я вгляделась в озадаченные незнакомые лица моряков.
- Что случилось? Где я?.. - Растерянно, как ребёнок, отставший от родителей, спросила я.
- Ваш корабль затонул. Похоже, кроме вас никто не выжил. - Ответил один из моряков, - Вы на торговом судне, принадлежащем леди Мейларас.
Мне показалось, что я ослышалась.
Графиня Эридна Мейларас... Я попала в этот мир в тело маленькой девочки-бастарда, её служанки. Со временем, привыкнув к новому миру и новой жизни, я сумела найти подход к своей госпоже - вдове графа, занимающейся торговлей - и продавала ей свои картины. Нет, не так, скорее, оказалась в рабстве, где мне перепадали лишь небольшие проценты. А потом, улучшив момент, сбежала в Тарисхон, надеясь, что больше никогда не встречусь с этой леди - такие не прощают.
Надеюсь, у меня слуховые галлюцинации...
И эта женщина... спасла меня?!
- Графиня Мейларас? - Всё-таки уточнила я.
- Занятная встреча, не правда ли? - Раздался за спиной хорошо знакомый голос, заставив слегка вздрогнуть, - Вот уж кого не ожидала больше встретить, тем более... так. Но знаешь, маленькая художница... оно весьма кстати.
Улыбка на её красиво очерченных губах не предвещала ничего хорошего. Интересно, как дорого мне обойдётся моё спасение?
Впрочем, всё лучше, чем пойти на корм рыбам.
...
Есть люди — подлостью живут,
Себя в обратном уверяя.
Они с улыбкой предают родных,
Чужих боготворя.
Они приветливы, когда
Им это выгодно, с лихвою.
Но если к вам пришла беда —
Вас бросят с вашею мольбою.
И не смотрите им в глаза
Ища участия, покаянья —
Не тронет их ваша слеза.
Им чужды боль и состраданье,
Их сердце — камень, а душа
Сидит, как узница в темнице.
Так легче им вершить дела,
Так легче ваших слез добиться.
Роксана
День был жарким, впрочем, как и большинство дней в стране вечного лета - Ранхарде. Однако в тот момент "вечное лето" меня - и, уверена, моих спутниц тоже - это "вечное лето" отнюдь не радовало: в горле воцарилась пустыня Сахара, всё тело изнывало от дикой жажды, голова сильно нагрелась от обжигающего солнца, и мы шли несколько километров по столице, по раскалённой земле и гравию босиком, а запястья наши были связаны, так что мы шли "на поводке", спотыкаясь друг о друга.
Я настолько устала и хотела пить, что даже мысли о предстоящем ужасе уходили на второй план. Две девушки по дороге упали в обморок, но воды им никто не дал, потому что запасы кончились. В сознание приводили, отпуская болезненные даже на вид пощёчины...
И вот, мы достигли невольничьего рынка. Хотелось бы сказать "наконец", но язык не повернётся... там была всё та же сутолока, всё те же несчастные лица людей, ставших вещами, и довольные - тех, кто, купив их, приобрели власть над чьей-то судьбой.
Глядя на всё это, мне становилось до того мерзко и страшно, что хотелось одного: упасть и тихо умереть. Впрочем, вру - для этого я слишком сильно хотела жить. Точнее, выжить, выкарабкаться, несмотря ни на что.
Нас поставили в ряд перед каким-то упитанным пожилым мужчиной в кричаще ярких восточных одеждах, который, осмотрев нас, одобрительно кивнул и сделал какой-то жест двум сильным высоким рабам, обнажённым по пояс.
Нас привели в какое-то огромное помещение, где находилось много самых разных девушек. Объединяло только одно – красивая внешность. Нас всех осмотрели девушки в смешных шапочках, вроде той, что я видела у "главной" в султанском гареме, затем затолкнули куда-то… сырость, пар, да и обстановка вообще, говорили о том, что это баня. Так как мы ехали почти три дня, связанные, и пешком прошли кучу километров, я была очень грязная, поэтому от ванны или бани не отказалась бы. Хотя в целом мне было всё равно - я наблюдала за всем происходящим, как посторонний свидетель, подсознательно не веря, что это всё происходит со мной. Нас бережно и тщательно мыли, натирали маслами и благовониями, а я сидела, как деревянная кукла - обездвиженная, словно душа вдруг покинула тело...
Затем нас привели в другое помещение, со множеством больших зеркал. Сурьмили глаза и брови, подкрашивали губы, наносили лёгкие румяна, а я уже почти перестала понимать происходящее. Так всех наложниц каждый день раскрашивают? Зачем всё это? Действительно как манекены.
Из зеркала на меня смотрело чужое отражение - я, и в тоже время кто-то другой. Не может у меня в глазах быть столько ужаса и боли, не может... Но я знала, что этот кошмар будет длиться ещё долго, и худшее впереди.
Словно в подтверждение моих опасений, нам не выдали одежду, а обмотали... пятью покрывалами.
Весь воздух вышибло из груди. Отчётливо вспомнилось, как продавали таким образом девушку, что мы видели с Азалией: снимая покрывало за покрывалом, расписывая публике каждую открывающую часть тела. Десятки похотливых взглядов, звон монет, ценность которых приравняли к ценности жизни и свободы человека... Неужели и мне придётся это пережить?!
К горлу подкатила тошнота, а в душе застыла ужасающая горечь. Хотелось кричать, так, чтобы выплеснуть в этом крике всю свою боль, вырвать её из сердца, чтобы она больше не мучила меня... Вырвать, даже если вместе с самим сердцем.
А дальше нас собрали большой толпой перед огромными дверями. Вокруг выстроились закованные в железо стражники, словно боясь, что кто-то сбежит. Попробуй сбеги тут...
Из-за дверей слышался шум, голоса, мужской смех, звон монет, доносились самые разные приятные запахи. Значит, продавать нас будут не на улице. Впрочем, какая разница...
Сердце билось, как ненормальное, губы сами собой зашевелились в тихой молитве. Как же мучительно страшно…
Кто-то что-то громко прокричал, послышался громкий металлический звук, будто кто-то с силой ударил массивной кувалдой по большому медному щиту. Двери перед нами отворились…
Открылся вид на следующий зал. Богатый, начищенный, он подавлял своими размерами. В дальнем углу от нас находился человек с чем-то массивным в руках, находившийся у какого-то большого медного предмета. Слева от дверей располагались большие трибуны, как бы полукругом, как в римском амфитеатре. На них сидело множество мужчин. В их руках неизменно позвякивали массивные мешочки, а глаза горели в предвкушении.
И здесь пропал малейший намёк на уверенность в том, что я сильная... переживу... забуду...
Такая грязь остаётся на всю жизнь.
Сильные евнухи, стоящие до этого посередине открытой площадки зала, двинулись в нашем направлении. Они грубо выхватили из толпы красивую, худенькую девочку, лет пятнадцати, не больше.
В ужасе закрыв лицо руками, я неверяще наблюдала за тем, как с неё медленно срывают покрывало, вертя и расписывая прелести каждой открывающейся взору части тела.
О Боже, неужели такое бывает на свете?!
Неизвестно, сколько времени я простояла, не в силах поверить в то, что видели глаза. Всё казалось кошмарным сном: как бы ни была я и ранее уверена в том, что нет идеального мира и идеальных людей, сколько бы ни сталкивалась ранее с людской подлостью, это... это худшее из всего, что я видела.
Словно впав в оцепенение, очнулась я лишь в тот момент, когда грубые руки схватили меня за поникшие плечи.
- НЕТ... - тихо шепнула, когда почти волоком тащили в центр. Из глаз лились злые слёзы.