Агарь слишком верила в судьбу, чтобы хоть на миг пожалеть о прошлом.
Она лишь подумала, что совсем иной была бы ее жизнь, если бы шесть лет назад Всевечный, пути которого неисповедимы, вместо госпожи Лазареско послал ей Исаака Кохбаса. Необыкновенная, происшедшая в ее существовании перемена не удивляла ее. Ей только казалось странным, что так поздно призвали ее на дорогу, долженствовавшую завершить ее жизнь.
Кохбас дал сигнал к отбытию. Все снова разместились в автобусе. В это время маленький бедуинский караван пересекал дорогу. Сильные, могучие мужчины с коротко остриженными черными бородами и сверкающими глазами, одетые в величественные лохмотья, с открытой ненавистью смотрели на сборище жалких иудеев, которые, толкаясь и падая, влезали в автобус.
Кривя татуированные рты, издевались женщины. Одна даже с яростью плюнула.
Такого оскорбления, может быть, не снесли бы молча давно жившие в Палестине сионисты. Но Кохбас ничего не заметил, а в остальных еще не заговорило чувство собственного достоинства, чтобы поднять протест. В одной только Агари вспыхнуло болезненное возмущение. Значит, и здесь…
Она не могла забыть, что даже во время самых безумных оргий, среди поклонников, думавших только об удовольствии, стоило ей, подталкиваемой бравадой, только упомянуть о своем происхождении, как пеплом покрывалось веселье.
Были присутствующие христианами или мусульманами, русскими, англичанами, турками, французами или итальянцами – почти всегда воцарялось молчание, тем более тягостное, тем более оскорбительное, что исходило оно от людей, за минуту до этого радостных и беззаботных.
Но эта всемирная несправедливость не есть ли, о Народ Избранный, выкуп за славу, данную тебе Божеством?
Автобус почти достиг восточной границы Галилейской долины. Звезды зажигались на бледно-синем, точно бархатном небе. И луна, сверкавшая когда-то между перекладинами лестницы Иакова, поднялась над горами Гильбоа. Путники дремали. Маленькая Гитель заснула, опустив голову на плечо Агари.
Молодая женщина вдруг открыла свой несессер.
И Кохбас, не спускавший с нее глаз, увидел, как она вынула из него крохотные, заблестевшие в темноте металлические предметы и один за другим выбросила на дорогу. Та же участь постигла жирные карандаши, краску и помаду.
Пейзаж совершенно изменился. Автобус продвигался по зажатому между гигантскими скалами ущелью, зачастую переезжая мосты, переброшенные через потоки, откуда доносился нежный шепот воды.
Реже появлялись указывающие на деревню или просто дом огни. Иногда с полчаса кругом была сплошная темень.
Гитель проснулась и, испуганная дикостью и неприступностью скал, тихим голосом задала Агари несколько вопросов. Но ответы последней были туманными, неопределенными.
Что будут они делать в «Колодезе Иакова»? Работать. Без сомнения. Но как? Агарь не в силах была объяснить это девочке. Она сама ничего не знала. Ей ни о чем не хотелось думать. Покой, которым она наслаждалась, состоял из полного отсутствия инициативы, безразличия ко всему, что было вне ее. Предки их в пустыне тоже не интересовались тем, что будут делать, достигнув Земли Обетованной.
Главное было достичь ее, и они отдались на волю проведшего их столба дыма.
– Посмотрите, – вдруг сказала Гитель, толкнув локтем свою соседку.
Посередине дороги, на расстоянии пятидесяти метров качалась какая-то светлая точка.
Автобус загудел и, замедлив ход, остановился рядом с двумя тенями. Это было двое людей, один из которых держал фонарь.
– Исаак Кохбас, – позвал человек с фонарем.
– Здесь, – ответил тот и сошел на дорогу.
– Сколько? – спросила тень с фонарем.
– Четверо. Трое мужчин и одна женщина.
– Мало. Мы рассчитывали по меньшей мере на восемь. И этого недостаточно.
– Знаю, но если вам отдать всех, никого не останется для «Колодезя Иакова». Там тоже не хватает рук.
Человек с фонарем пожал плечами:
– Что делать, Кохбас? Попытаемся устроиться. Если бы только среди привезенных вами людей был хоть один профессиональный земледелец.
– Такого нет. Но вы же знаете, что нет недостатка в доброй воле у прибывающих. Эти будут работать, как и другие.
– Знаю, знаю. Постарайтесь, по крайней мере, чтобы со следующим пароходом к нам приехало больше народу.
– Постараюсь. Вот бумаги этих.
Человек поднял фонарь. В его желтом свете Агарь и Гитель различили перелистываемые книжки и паспорта.
– Абраам Смольский, – вызвал Кохбас.
Названный не ответил. Забившись в угол автобуса, он громко храпел. Кохбасу пришлось влезть в машину и потрясти его за руку.
– Проснитесь, вы приехали.
– Куда?
– В Зебаду, колонию, к которой вы приписаны.
Человек не стал спорить и, взяв свой узел, стал вылезать, то и дело цепляясь за остальных путников. Агарь почувствовала, как маленькая Гитель сжала ее руку.
Неужели их сейчас разлучат?
– Этьен Аронсон.
Абраам Смольский умудрился наступить всем на ноги. Разбуженный Этьен Аронсон тотчас же отозвался.
– У него только одна рука, – заметил человек с фонарем.
– Вторую он потерял в битве с казаками, – пояснил Кохбас.
– Это ничуть не мешает моему ремеслу, – на отчаянном жаргоне произнес калека. – Я бухгалтер.
Человек с фонарем снова пожал плечами:
– Бухгалтеров, мой бедный брат, мы можем и другим одолжить. Однако не бойся. Пойдем. И для тебя найдется работа.
– Луиза Роис.
Это была старая-старая женщина. Пришлось помочь ей выйти.
– Али Гольд.
С колонией Зебада было покончено.
Пять оставшихся предназначались «Колодезю Иакова».
Теперь Агарь пожала руку Гитель: их не разлучат.
– Прощай, Исаак Кохбас, – сказал человек с фонарем.
– Прощайте. Не забудьте к пятнадцатому апреля приготовить трехмесячный отчет. Двадцатого я должен передать его в Иерусалим.
– Не беспокойтесь. А вот нам уже восемь месяцев, как обещали веялку. Получим ли мы ее хотя бы к следующей жатве?
– Я сделаю все от меня зависящее.
Автобус поехал дальше. Теперь было много свободных мест. Кохбас сел напротив Агари.
– Вы не очень устали? – спросил он.
– Нет. А долго нам еще ехать?
– Час, не больше.
На этом разговор закончился. Гитель и трое остальных заснули. Изредка доносился жалобный вой шакалов. Агарь уже слышала его на Ливане, когда по ночам каталась в автомобиле с юными кутилами Бейрута, которым шампанское разгоняло сон.
Ущелье то сужалось, то расширялось. По облачному небу, задевая за гребни гор, устало плелась луна. В течение долгого времени она не осветила ни одного дерева. Агарь невольно вспомнила горькие слова Грюнберга: «Прекрасна земля предков. Одни только голые камни».
Неужели он не преувеличивал? Впрочем, так ли это важно?
Разве не из холодного камня по повелению Моисея забил божественный ключ жизни?
Толчок. Автобус чуть не перевернулся, наехав на лежащую посередине дороги кучу камней. Шофер слез, яростно ругаясь.
– Что такое? – спросил Кохбас.
– Да то, что всегда. Булыжники валяются там, где им делать нечего!
– Помочь вам убрать их?
– Не стоит. Почти все уже сделано. Боюсь только, что испортилась машина. – Он действительно около часа провозился с мотором.
Агарь задремала. Автобус тронулся, и она внезапно проснулась.
Вскоре целый сноп света вырос в ночи.
– Наплуза, – прошептал, склонившись к ней, Кохбас. – Мы приближаемся.
Темной массой две горы встали по обе стороны дороги.
– Вот гора Геваль, – сказал Кохбас, указывая налево. – А напротив Геризим.
Достигнув первых городских домов, автомобиль замедлил ход.