Когда часы на высокой сторожне Детинца пробили дважды, именитые горожане перешли во владычную палату — выстроенное в готическом стиле трехъярусное каменное здание. Здесь, в парадном зале под гранеными сводами, опиравшимися на мощный столп, новгородские власти принимали послов, заключали договоры, обсуждали самые важные дела, прежде чем вынести их на суд городского веча.
Оживленно переговариваясь, народные избранники расселись на широких лавках, расставленных вдоль стен. И по тому, как они разместились, сразу обозначилось внутреннее устройство Господина Великого Новгорода. В городе пять самоуправляющихся общин, именуемых концами — Неревский, Людин и Загородский на Софийской стороне, Славенский и Плотницкий на Торговой. К концам тяготеют свои обширные колонии, именуемые пятинами. В каждом конце есть свои могучие боярские кланы, которые яростно борются за власть в городе. С недавних пор посадников и тысяцких стали выбирать каждый год, а то и чаще, чтобы каждый клан мог выдвинуть своих представителей. Свар между боярами и впрямь стало меньше, зато взволновалась простая чадь: сильненькие меж собой теперь договорятся, а нас кто защитит?
Коротая время в ожидании владыки, именитые граждане разглядывали росписи владычной палаты. С восточной стены на них взирал Спаситель с раскрытой книгой, где читались слова: «Не на лице зряще судите, сынове человечестии, но праведен суд, имже бо судом судите, судится и вам». Лик у Спасителя строгий, взор осуждающий. И то сказать, мало правды стало в Великом Новгороде, развелось множество наемных клеветников и ябедников, чуть что, затаскают по судам, сам рад не будешь, что связался.
На северной стене изображен старец, летящий по небу на черном коне. Заметив любопытствующие взоры, Пимен поведал гостям старинное предание:
— Было то в стародавние времена. Умываясь однажды поутру, услышал владыка Иона странные звуки из рукомойника. Понял владыка, что без нечистого тут не обошлось, и осенил рукомойник крестным знамением. И возопил жалобно запертый бес, пообещав исполнить любое желание владыки. И сказал Иона: «За дерзость твою повелеваю тебе нынешней же ночью донести меня из Новгорода в Иерусалим-град ко Гробу Господню». Повиновался нечистый святому отцу, но с условием, что никто не узнает о его позоре. На том и порешили. Обернулся бес черным жеребцом и вмиг доставил Иону ко Гробу Господню и в ту же ночь воротил обратно. Долго хранил владыка тайну, но потом не выдержал и рассказал о своем приключении одному своему приближенному. И вознегодовал бес и решил отомстить. Стали новгородцы примечать неладное: то юную отроковицу, выходившую из кельи архиепископа, то женскую обувь на пороге, то монисто на ложе. И порешили новгородцы изгнать из города грешного святителя. Посадили его на плот да и оттолкнули от берега Волхова. Но случилось тут диво дивное! Поплыл плот не вниз, а вверх по течению. И поняли новгородцы, что напраслину возвели на своего владыку, и просили у него прощение, и он им его даровал. А в селе Юрьеве, где пристал тот плот, стоит теперь честной крест в память о свершенном чуде.
Рассказ ключника вызвал оживленные споры. Большинство посчитали, что владыка был не прав. Раз уж ты дал слово, да хотя бы и черту, надобно его держать! В Новгороде исстари так заведено: спор спором, а уговор уговором.
За дверьми зазвонили серебряные колокольцы, возвещая выход архиепископа Ионы. Смешки и разговоры тотчас стихли, все поднялись, и в палату, бережно поддерживаемый под локотки двумя послушниками, вступил седенький старичок в простой черной рясе. Только белый клобук и жезл из слоновой кости, украшенный хрустальными яблоками, напоминали о высоком святительском сане.
Двенадцать лет минуло с тех пор, как жребий, вынутый слепцом, возвел на Новгородскую кафедру игумена Отенского монастыря Иону. И был в том жребии воистину Промысел Божий. Как раз такой владыка нужен был в те поры, чтобы лавировать между наливающейся тяжелой силой Москвой и вольным Новгородом с его своенравной паствой. И митрополита нынче два на Руси, один сидит в Москве, другой в Киеве, и оба тянут к себе богатейшую Новгородскую епархию. А тут еще псковичи норовят отложиться, просят у Москвы своего епископа. Сколь надо сил, терпения, изворотливости, чтобы остудить горячие головы, урезонить кичливых, не довести до войны!
В последнее время владыка все чаще задумывался о преемнике. Пимен умен, оборотист, душой предан Новгороду, но тщеславен и все норовит прислониться к сильным да богатым. А ведь еще преподобный Антоний Римлянин предостерегал церковь против угодничества властям предержащим. Да только власть — она как костер. Далеко сядешь — замерзнешь, близко — обожжешься. Станешь хорош богатым да знатным, потеряешь доверие простой чади.