Старики искренне считали, что немецкий народ принёс себя в жертву в священной войне между цивилизованным Западом и варварским Востоком, не дав большевикам захватить весь цивилизованный мир в 1941 году, а результатом военного поражения Третьего Рейха стало порабощение лишь его небольшой части — Восточной Европы. По их мнению, если бы Гитлер не напал на СССР, то Советский Союз простирался бы к середине 1942 года от побережья Тихого океана до побережья Атлантики, на всю Северную Африку и бо́льшую часть Юго-Восточной Азии. Эти старые немцы до последнего своего вздоха считали Гитлера героем, остановившем Сталина и героически павшим в борьбе с большевизмом, называли Гитлера не иначе как «спасителем мира».
Как пропагандисты кайзера во время Первой мировой войны, так и позже подручные Гёббельса, с подачи нацистских теоретиков-идеологов, создавших новую арийскую историю, нацистские культуру, науку, философию, расовую теорию и геополитику, в оправдании милитаристских планов гитлеровского правительства, агрессивной риторики и впоследствии жестокости оккупационного режима на захваченных территориях, исходили из двух основных концепций: превентивного военного вторжения и справедливой войны.
Превентивный удар
Тезис о «превентивном», оборонительном характере планирования военных действий со стороны Германии как против России в 1914 году, так и в последующем — против Советского Союза в 1941 году был центральным в немецкой пропаганде войны. К нему пристраивались различные «доказательства» и «обоснования».
Например, утверждалось, что Советский Союз в 1939—1941 годах явно преследовал агрессивные цели по отношению к своим западным соседям, предъявил Германии, в ходе переговоров В. М. Молотова и А. Гитлера в Берлине в ноябре 1940 года заведомо невыполнимые ультимативные требования, в результате чего Гитлеру в силу сложившихся обстоятельств ничего не оставалось, как спасать страну и без малейшего промедления предпринять упреждающий удар по СССР.
В вину Российской Империи отдельными современными историками ставится поддержка Сербии и начало мобилизации в 1914 году, после которой отказ Германии от войны с Россией уже представляется как акт подобный добровольной капитуляции и отказу от сопротивления. Точно так же, военно-стратегическое планирование Германии накануне Первой мировой войны пытаются выдать за оборонительные приготовления к неизбежной войне. При этом полностью игнорируется наступательный характер плана Шлиффена и делается акцент исключительно на действиях стран Антанты.
Доктрину превентивной войны можно примитивно объяснить следующим образом — нападение на другое государство допустимо и даже желательно в условиях возникающей угрозы, если нанесение удара первым и более ранние военные действия будут значительно выгоднее, чем ожидание момента, когда нападение предполагаемого противника станет неминуемым.
Немецкая концепция превентивной войны предполагала право Германии применять вооружённую силу против любых государств в случае серьёзной угрозы с их стороны. Сначала речь шла только о реальной угрозе населению, инфраструктуре, политическому режиму. Но потом немецкие политики стали полагать, что право начать превентивную войну может также вытекать из необходимости ответа на угрозы экономическим интересам Германии.
Аргументы выдвигались следующие — начать войну первыми, в условиях военного превосходства перед противником, будет лучшим вариантом, по сравнению с тем, чтобы вести её позднее, на гораздо худших условиях, когда противник будет полностью готов к нападению. Переход от дипломатии к применению силы перестал в германских политических кругах считаться чем-то неприемлемым и аморальным.
Доктрина превентивной войны сделала нападение на другую страну, убийства солдат и мирных жителей частью обычной политики, если эти преступные действия оправдывались «необходимой обороной». При этом свое решение о начале войны политики принимают на основании собственных оценок реальной угрозы, которую другое государство может создать в будущем.
Слово «война» перестало пугать высшее немецкое общество, обсуждение возможных военных конфликтов между Германией и соседями стало предметом обычных разговоров на торжественных приёмах, на балах, в модных салонах, театрах, на праздновании юбилеев и простых частных посиделках с рюмкой бренди в руке и сигарой. Обсуждение будущих войн стало не просто нормой, это стало в Германии модной темой для светского разговора.