ШВЕЙЦАРЦАМ И ГРАУБИНДЕНЦАМ
Не только Альпы вознесли вас в небо,
Раз вольность там людьми обретена,
Зачем нужна чужая им война?
Ведь в той стране никто из них и не был!
Тиран заплатит, хоть народ без хлеба,
За кровь вам - золото, а честь бедна.
Копнешься в совести - она черна.
Молю, чтоб торг собой отвергли все бы!
Не лучше ли добившимся свобод
Освободиться дома от господ?
Мальтийский крест не ждет их на чужбине.
Свергайте же паучий тяжкий гнет
Всех тех, кто труд ваш жадно продает,
В пороках, в роскоши погряз, как в тине.
- Что за узник?
- Не то Канапелли, не то Кампанелла.
Сирано невольно пришпорил коня, и тот, забыв про усталость, взбрыкнул.
- Что это с ним? Или отдохнул? За такие сонеты упрятывают в темницу, да он уже в ней находится пожизненно. Пишет сонеты, взывая к нашей совести, а она, поверьте, у нас есть. Меня, во всяком случае, он разбередил. К тому же он составляет гороскопы. У меня растет сын, и я просил раз своего земляка составить на Анри гороскоп. И оказывается, сын мой пойдет по военной части, станет генералом и погибнет со славой в бою.
- Я бы не стал заказывать свой гороскоп, - заметил Сирано, - уверен, он не осветил бы моего будущего. Я вольнодумец даже в суеверии.
Вместе с новым приятелем он благополучно доехал до дома французского посланника в Риме господина Ноаля, получил обратно свою шпагу, заверения в дружбе, благодарность за обучение фехтованию и вошел в дом.
Посланник Ноаль, тонкий дипломат, видом своим напоминал маркиза с фарфоровой вазы королевского дворца, в парике и кружевах, с утонченным изяществом манер. Едва узнав, что гость - гонец самого кардинала Ришелье, он стал рассыпаться перед ним в любезностях, предложив откушать и отдохнуть с дороги.
За еду Сирано принялся с завидным аппетитом, позаботясь и о том, чтобы слуги хозяина не забыли о его коне, но от предложенной постели отказался, ожидая, что кардинал Спадавелли выполнит обещание и скоро будет здесь.
И вновь из тяжелых открытых граубинденцами ворот выехала кардинальская карета на огромных колесах, и снова толпа верующих выстроилась по обочинам дороги, жадно подбирая звонкие символы кардинальской щедрости.
И, как незадолго до того, карета снова свернула с моста и поехала вдоль Тибра, достигнув тюремных стен.
Всадник не был послан вперед, потому у ворот получилась заминка, пока сам суетливый и подобострастный начальник тюрьмы синьор Парца не выбежал навстречу, не зная, как выразить свое почтение к приближенному святейшего папы Урбана VIII.
Тюремные ворота открылись, карета въехала во двор, распахнулась ее дверца, спущена была подножка, и престарелый кардинал сошел на камни тюремного двора. Опоздавший тюремный священник, невзирая на годы, бежал навстречу монсиньору, а тот, опираясь на посох, в сопровождении полусогнутого в поклоне синьора Парца шел уже знакомой дорогой к камере пожизненного узника.
Загремели ключи, открылась дверь.
Ошеломленный синьор Парца с врученной ему бумагою папского двора в руке поспешно удалился, а кардинал вошел в полутемный каземат.
Томмазо радостно поднялся, узнав учителя.
- Ваш гороскоп готов, - сказал он после приветствия.
- Пока не нужен гороскоп. Вот здесь адресованное кардиналу Ришелье письмо от папы, святейшего из пап. Ты свободен, мой Джованни!
Ошеломленный Кампанелла смотрел на Спадавелли, не веря ушам.
- Ты отвезешь письмо от папы в Париж.
- О боже! - воскликнул вечный узник. - Так вот каков тот Ришелье, о котором так несправедливо болтают! - Он встал на колени и поцеловал письмо в руке кардинала. - Благословенны будут имя папы и кардинала Ришелье, растроганно произнес он.
- Вставай, Томмазо. Я отвезу тебя к посланнику Франции Ноалю. Там ждет тебя гонец из Франции.
- Тогда зачем же ехать во Францию мне самому, учитель? Уж если не Неаполь, не Калабрия родная, то хоть Венеция! Позвольте!
- Молчи, сын мой! Ты ничего не знаешь. Папа даровал тебе свободу, но Папская область наводнена испанцами, и я не знаю, понравится ли им твое освобождение. Собирайся.
- Багаж мой прост, одни бумаги. Быть может, удастся на свободе издать собрание сочинений.
- Аминь!
Карета кардинала выехала из тюремных ворот и направилась через Вечный город к дому французского посланника. Вчерашний узник не мог сдержаться. Он почти наполовину высунулся из окна кареты и наслаждался впервые почти за тридцать лет видом домов, прохожих, синим небом, ярким солнцем! Сердце его, вынесшее в неволе такие испытания, сейчас готово было разорваться от счастья! Он свободен, он подобен всем людям, может жить, дышать, творить для них!
При виде кардинальского экипажа верующие выстраивались по обе стороны улицы, и кардинал Антонио Спадавелли, верный своим традициям, выбрасывал в толпу пригоршни монет.
Кампанелла поморщился, заметив, как борются истовые католики из-за кардинальской милостыни.
- А все-таки, учитель, - сказал он, - подлинное счастье людей будет не в деньгах, а в отмене их.
- Твой предшественник Томас Мор остроумно назвал свою вымышленную страну Утопией, что в переводе означает "Нигдейя". Он сам как бы предвещал, что нигде на Земле не осуществиться ни его, ни твоим мечтам.
- Как знать, учитель. Христианство при тиранах казалось тоже невозможным.
- Не будем спорить, сын мой, насладимся счастьем твоего освобождения.
- Благодарение богу, светлейшему папе Урбану VIII и кардиналу Ришелье. И вам, учитель. Без вас не сделать мне и шага за пределами тюремных стен.
- Ну почему!..
- Хотя бы потому, что я отвык ходить под синим небом.
Карета остановилась. Кардинал и Кампанслла вышли из нее. Их встречал, помогая обоим выйти, французский посланник господин Ноаль в парике, в камзоле и панталонах с кружевами, в туфлях на высоких каблуках с красивыми бантами.
- О, ваше высокопреосвященство господин кардинал, как мне благодарить за высокую честь, которую вы оказали мне своим посещением!
- Цель моего посещения, синьор, передать вам из рук в руки бесценного философа, прошедшего все бездны ада, Томмазо Кампанеллу.