Казалось, стоит ему просто потрясти огромным кулаком, и все преграды, стоящие на его пути, будут сметены. Ему хотелось вырваться из здешних мест и обрести себе привольную, счастливую жизнь в других краях. Нередко им овладевало страстное желание и в самом деле пустить в ход кулаки, треснуть по черепу кого-нибудь из тех, кто высмеивал его, Петера Баллу. Но на столь дерзкую выходку он так и не смог отважиться. Достаточно было одернуть его, обронить с ехидной улыбкой насмешливое замечание, что зачастую делалось без злого умысла, как он сразу становился беспомощным и обмякшим, как проколотый мяч.
Вот и сейчас он сидел молча, словно пристыженное дитя, которому надавали оплеух. Он покраснел до корней своих черных волос и пытался улыбнуться. Кончики его лихо закрученных усиков подрагивали, как при землетрясении стрелка сейсмографа, словно сигнализируя о бурливших в его душе страстях. На какое-то мгновение гости почувствовали себя очень неловко. Кое-кто из них принужденно засмеялся. Жужа Вардаи, сидевшая рядом с Жиди, одернула его:
— Перестаньте, Пишта, ведите себя пристойно!
Однако ее замечание лишь усугубило неловкость, и обстановка стала еще более напряженной.
— Пировать так пировать, пусть хоть в трубу вылетим! — с наигранной веселостью воскликнул Вардаи, пытаясь разрядить обстановку. — Ешь, пей, дорогой брат Геза! Уж лучше тебе изничтожить весь мой скот, всю мою живность, чем пропадать ей от мора. Ешьте на здоровье, пируйте хоть целую неделю! Ничегошеньки не оставляйте на поживу этой напасти! А вы чего торчите под окном? Заходите! Терпеть не могу, когда ко мне в окна заглядывают! — крикнул он цыганам.
Слова хозяина дома были восприняты как сигнал, и гости разом заговорили о том, что весь вечер теснило им грудь. Как-то сами собой полились слова, фразы многоголосым роем кружили над головами. Они словно ворвались сюда снаружи, как свежий воздух.
— Нынче у меня на полях ничего не уродилось. Пшеница до того скудна, что и косить-то нечего.
— Придется стадо пустить на потраву, и вся недолга. По крайней мере не так скоро передохнет…
— У меня скотина тоже днюет и ночует на ниве…
— А у меня уже все посевы потравлены, — куражась, воскликнул Пишта Жиди. — Скотина поля начисто вылизала, даже языки поистерла.
Кое-кто из гостей засмеялся, но большинство продолжало сетовать.
— Ежели такая сушь еще немного продержится, то скотину нечем будет поить.
— Все прахом пойдет. По нынешним временам лучше уж не иметь ни кола ни двора. По крайней мере не будешь терзаться, что все пропадет.
— Вот ведь наказание! Отцу моего ключника лет под сто. Но даже и он не припомнит такой засухи. Уверяет, что никогда ничего подобного не бывало.
— Говорят, нынче всюду засуха. И в других краях тоже, не только у нас.
— Поневоле задумаешься: уж не соскочила ли со своего места земная ось? Вот и выбился земной шар из колеи. Разве не так?
— Не обессудь, братец, — скрипучим голосом отозвался Геза Сакай, — что касается меня, то я не могу поверить, будто земля вертится. Ни за что не поверю, сколько бы пустобрехи ни болтали. Какая уж это наука! Ты только подумай, даже я без основательной смазки не смог бы вертеться волчком. Ну, а кто смазывает земную ось? Все это сущий вздор, братец! Уверяю тебя!
Ему никто не возражал, все только посмеивались.
— В других местах ничего похожего быть не может. Воду у нас просто подчистую забирают. Не мудрено, что тут такая сушь!
— А все инженер. Вон сидит! — воскликнул Вардаи. — Это он лишает нас воды. Отводит от нас русло Тисы подальше. Ничего, скоро посчитаемся с ним, головой ответит за все, разбойник. Для того и позвали сюда. Ты небось и не догадывался, а?
Все посмотрели на сидевшего рядом с Жужей Вардаи улыбчивого молодого человека. Тот, рассмеявшись, протестующе замахал руками.
— Дорогой именинник, помилуйте, неужто вы хотите, чтобы меня растерзали на части?
— Мужики до тебя доберутся и прикончат! Смотри, достукаешься!
— А что мне, заклинаниями дождь вызвать? Того и гляди, ведьм станут сжигать на костре.