Въ этотъ день былъ сильнѣйшій морозъ; воздухъ былъ укрѣпляющій, чистый, прозрачный. Зимнее солнце мало грѣло, но радостно смотрѣло съ высоты небесъ на ледъ, отражая въ немъ свою красоту, но не имѣя силъ заставить его растаять. Въ другое время примѣръ бѣднаго зимняго солнца могъ бы послужить урокомъ для бѣднаго человѣка; но теперь Тоби было не до того. Это былъ одинъ изъ послѣднихъ дней года, года терпѣливо прошедшаго свой путь среди несправедливыхъ упрековъ и всевозможныхъ нападокъ и честно исполнившаго возложенную на него задачу. Онъ проработалъ весну, лѣто, осень и зиму и теперь склонилъ свою усталую голову, въ ожиданіи близкой смерти. Самъ по себѣ лишенный всякой надежды, желаній, активной радости, но служа предвѣстникомъ всяческаго счастья въ будущемъ, онъ молилъ на закатѣ своихъ дней вспомнить о его трудовыхъ дняхъ, о часахъ его страданій и дать ему умереть съ миромъ. Тротти могъ бы видѣть въ лицѣ уходящаго солнца аллегорію жизни бѣднаго человѣка, но ему было ужъ не до того. Но развѣ вы думаете, что одинъ только Тоби могъ примѣнить къ себѣ подобное сравненіе? Этотъ призывъ стараго года, взывающій къ общественному милосердію, заключавшій въ себѣ мольбу дать ему спокойно умереть, развѣ не есть постоянный призывъ, постоянная мольба, безрезультатно вырывающаяся изъ груди шестидесятилѣтнихъ рабочихъ всѣхъ странъ?
Улицы, по которымъ шелъ Тоби, были полны движенія; магазины весело блистали предпраздничною выставкою. Новый Годъ, какъ младенецъ-наслѣдникъ всего міра, ожидался привѣтствіями, подарками, пожеланіями радости. Для него были приготовлены и книги, и игрушки и всевозможныя ослѣпительныя драгоцѣнности, мечты о счастьѣ, наряды, всевозможныя изображенія съ цѣлью развлечь и занять его. Его судьба была представлена во множествѣ альманаховъ и сборниковъ; фазы луны, движеніе свѣтилъ, приливы и отливы — все было заранѣе предвидѣно для новаго года. Всѣ колебанія временъ года по днямъ и ночамъ были также точно вычислены, какъ статистическія данныя мистера Филера.
Новый Годъ! Новый Годъ! На старый годъ смотрѣли уже, какъ на покойника, и его достояніе распродавалось чуть не задаромъ, какъ рухлядь какого нибудь утонувшаго матроса продается на суднѣ. Съ модами прошедшаго года торопились раздѣлаться, даже въ убытокъ, не дожидаясь его послѣдняго издыханія. Его сокровища казались ничего не стоющими въ сравненіи съ богатствами нарождающагося наслѣдника!
Бѣдный Тоби также мало ожидалъ для себя отъ Новаго Года, какъ мало получилъ отъ стараго умирающаго года.
— Упразднимъ ихъ! Упразднимъ ихъ! Будемъ нагромождать факты на цифры и цифры на факты! Доброе старое время, доброе ушедшее время! Упразднимъ ихъ! Упразднимъ ихъ! — его походка выбивала какъ бы тактъ этимъ, звучавшимъ у него въ ушахъ словамъ и, кажется, была не въ силахъ замѣнить ихъ другими.
Такимъ аллюромъ добрался онъ, грустный и удрученный, до цѣли своего путешествія, до дома сэра Джозефа Боули, члена Парламента.
Швейцаръ отворилъ дверь. Но какой это былъ швейцаръ! Ужъ, конечно, не чета Тоби! Нѣчто совершенно противоположное! Между ними залегала вся та бездна, которая отдѣляетъ парадную ливрею отъ скромной бляхи посыльнаго.
Этотъ швейцаръ долженъ былъ перевести духъ, раньше чѣмъ произнести слово, такъ онъ запыхался, слишкомъ быстро вставъ съ своего кресла, не подумавъ о томъ, что предварительно ему надо оправиться. Этакій неосторожный! Онъ съ трудомъ овладѣлъ своимъ голосомъ, спустившимся очень низко подъ вліяніемъ сытнаго обѣда. Онъ грубо прошамкалъ:
— Отъ кого?
Тоби отвѣтилъ.
— Вы сами отнесете письмо, — продолжалъ швейцаръ, указывая на комнату, расположенную на концѣ длиннаго корридора, начинавшагося отъ самой передней. — Въ этотъ день года всѣ входятъ безъ церемоніи. Вы хорошо сдѣлали, что не пришли позднѣе, такъ какъ господа пріѣхали въ городъ лишь на нѣсколько часовъ и карета уже подана.
Тоби тщательно обтеръ ноги, хотя онѣ и были совершенно сухи и направился по указанному швейцаромъ направленію, на каждомъ шагу поражаясь величественною обстановкою дома, хотя вся мебель была сдвинута и въ чехлахъ, какъ будто хозяева еще находились въ деревнѣ. Онъ постучался въ дверь; ему крикнули изнутри, чтобъ онъ вошелъ. Войдя, онъ очутился въ обширной библіотекѣ, гдѣ передъ столомъ, заваленнымъ бумагами и папками, сидѣли съ важной осанкой дама въ шляпѣ и очень мало представительный господинъ, весь въ черномъ, писавшій подъ ея диктовку. Другой господинъ, несравненно старше, съ очень высокомѣрнымъ видомъ, палка и шляпа котораго лежали на столѣ, прохаживался взадъ и впередъ по комнатѣ, засунувъ руки подъ жилетъ и изрѣдка взглядывая съ выраженіемъ удовольствія на свой портретъ во весь ростъ, висѣвшій надъ каминомъ.