Берег — народу там набилось тесно — был настолько крут, что лежать на нём невозможно. Люди съезжали со своих подстилок и большинство предпочитало загорать стоя.
Однако утомительно торчать вдолгую столбиками на крутизне, отчего, завидев свежее лицо, всё устремляло к нему взоры.
Валерку и Гордея облепили знакомые парни, подростки. С шумом здоровались за руку и с тем и с тем.
Правда, Валерка и Гордей не вдвое ли старше против них.
Да что из того, что старше?
Главное — свои, свои в доску. Раз неженатые.
Это женатики уже не водятся с холостой мелкоснёй.
Валерка снял один сапог и, не разгибаясь, потянул ногу из второго.
Подошла Раиса. Тронула за плечо.
— Вы что, собираетесь купаться?
— Само собой.
Валерка почему-то оконфуженно снова пихнул ногу назад в снятый наполовину сапог.
— Вы уж, пожалуйста, поосторожней. А то я слышала, вчера вечером утонул кто-то…
— Не кто-то, — в тесный кружок готовно вдавился верткий парнишка лет шестнадцати, Ростик, — а какой-то закопчённый. С юга. И с припёком… Вроде грузин по фамилии Вермутидзе… Вёз тупидзе свои «перви аромат яблок» в сам Курск. Выскочил из «Жигуля», распаренный, лохмогрудый. И к нам. К пацанве. Машет: «Айда, да! Пиливи на ту бэрэг!» Ему стелят, никто из нас ещё на тот берег не плавал и тебе не советуем. «А, кацо! Сто говоришь! Я Сёрни мор перепиливи давал! А сто мне, генацвалико, твой прудио!» Как ты, говорят ему, там своё Чёрное море переплывал, мы не видали. А раз на то дело побежало, ты переплыви нам наш прудишко. Первый будешь геройка!.. Досейчас герой ещё не всплыл. Весь пруд баграми с лодок истыкали. Не нашли. Капиталиш затонул!
— Вы слышали? — сказала Валерке Раиса. — Поосторожней… Не забывайте, — голос у неё улыбнулся. — Вы ещё нужны для интервью.
— Будет вам ваше это самое ин… — Валерка обидно помрачнел. — Думаете, я не переплыву?
— Вот и нет! — подкусил Ростик.
— Ёлы-палы! На спор!
Валерка выбросил парнишке руку.
Но перехватил её Гордей.
Выставил Гордей своё условие:
— На бутылку, недоскрёб твою мать, коньячелли грузинского!
— Расплёв со значением, — хмыкнул кто-то.
— Валерий! Послушайте! — всполошилась Раиса. — Да не ввязывайтесь вы в эту авантюру!
Валерка отшатнулся.
— А вы что? Не верите мне? — нервно зашептал он. — Вы меня, извините, оскорбляете… Да я! Со связанными ковырялками! Без передыху! Туда и обратно! Да!.. Мухой! Туда и обратно! Ту-у…
В бешенстве подставил Гордею сложенные вместе, запястье к запястью, руки.
— Вяжи!
— Пожалуйста.
Гордей лениво усмехнулся и с видимой неохотой принялся тонкой надёжной бечёвкой, услужливо поданной кем-то из парней, вязать Валерке руки. Гордеев вид при этом говорил: мне это ни к чему, я бы и не стал вязать, мне это надо как мёртвому припарка, но раз человек просит, чего же хорошего человека не уважить?
— Не связывайте ему руки! — вскрикнула Раиса. — Он может утонуть!
— Всяк может только своё, — вяло проговорил Гордей. — Что вы разоряетесь? Убивают кого? Топят? Отвечаю. А: никого не убивают. Бэ: никого не топят. А вы, между прочим-с, мешаете, — кивнул на Валерку, — товарищу взять ставку. А товарищ, что интересно, просто желает честно пить мой коньяк. Толечко и всего…
Тут же Гордей и спохватись:
— Да-а!.. Валер, проиграй я, естественно, я и покупаю. Но проиграй ты, кто мне купит? — спросил вкрадчиво, подтрунивающе. В его тоне были одновременно и ирония, и яд, и трудно скрываемое беспокойство за возможный проигрыш. — Проиграй ты — ты же будешь…
Гордей устало сложил руки на груди. Скорбно уставился на Валерку.
— Не переживай вчерняк, — корильно ответил Валерка. — На той неделе я привозил вам из Воронежа на пятнадцать рубчонков колбасы. Да и в прошлые разы привозил. Набежало полста долга. Но мать пока так и не отслюнила мне мой пятихатник. Обещала отдать потом. В твой аванс. Так что если что — та полташка твоя.
— Не возражаю, — уступчиво согласился Гордей. — В пятницу был аванец. Мой авансишко со мной. Всё забываю выложить из кармана свои шелестелки.
— И сколько ты грабанул аванса? — спросил Валерка.
Гордей поднёс палец к своим губам:
— Тс-с… Большие деньги любят тишину.
Гордей достал новенькую четвертную, с минуту игриво пообмахивался ею, как веером, и, вздохнув, холодно похрустел денежкой, прощально подал Ростику — Ну-ка, карманной слободы тяглец,[16] давай мухой в "Улыбаловку!
— За шампусиком? — спросил Ростик.
— За пятью грузинскими звёздочками! Ну!.. Чеши фокстротом. Живо же! Сотрись с экрана!