- Итак, ты не хочешь говорить об этом, - сказал он упавшим голосом. Что ж, я сделал все, что мог, остается только надеяться на лучшее. Но она вдова, и я уже пригляделся к ней. - Он тряхнул головой. - Черт бы побрал эти слухи. Почему люди не могут поверить тому, что есть на самом деле?
- Может быть, она и поверит. - Я встал и пошел к дверям. - Ты все очень убедительно объяснил.
- Но ведь недостаточно убедительно, а, Джон? - Он посмотрел на меня исподлобья. - Так я и думал. - Он вздохнул. - Ладно, подождем до завтра. Спокойной ночи, Джон.
- Спокойной ночи, доктор.
Когда я уходил, он не сводил глаз со шкафчика.
Смутные очертания Ахерона возникли перед нами на следующее утро, и мы завтракали под пронзительное гудение гравитационного двигателя. Завтрак уже закончился, когда мы вошли в атмосферу, посуда еще до посадки была убрана, и пассажиры ждали, когда откроются воздушные шлюзы. Хольман, как обычно проводил инструктаж вместо капитана.
- Ничто не может причинить вам вреда на этой планете. Но есть одна серьезная опасность. Каждый раз мы приземляемся в одном и том же месте, среди кустов протоптаны тропинки, вы не должны сходить с них ни на шаг.
- Почему? - Кляйнман, как всегда, был невыносим. - Если нам ничего не угрожает, то что же в этом опасного?
- Вы можете заблудиться, - терпеливо объяснил Хольман. - Кусты высокие, и заблудиться очень легко. Не сходите с тропинок, и вам это не грозит. Он улыбнулся. - Честное слово, вы ничего не потеряете, если последуете моему совету.
Дело было не только в этом, но он, видимо, решил не тратить слов попусту. По обыкновению пассажиры выслушали инструктаж беспечно и равнодушно и явно собирались поступать как им заблагорассудится. Под наблюдением Хольмана они прошли через шлюз, сопровождавшие их члены экипажа следовали в некотором отдалении. Он, должно быть, заметил выражение моего лица, потому что подошел ко мне и серьезно посмотрел на меня.
- Может, не пойдешь на этот раз?
- Не могу.
- Смог бы, если бы захотел! - рявкнул он, затем уже мягче добавил: Зачем тебе это, Джон? Что тебе это даст?
- Извини, - я не хотел спорить с ним. - Мне нужно идти работать.
Работа не заняла у меня много времени, об этом я позаботился заранее. Как всегда на Ахероне, я торопливо покончил с делами, мысли мои были далеко. Когда я закончил, Хольман был занят: трое, в том числе и Кляйнман, вернулись на корабль с изрезанными в кровь руками. Мне было слышно, что говорил доктор, перевязывая раны.
- Я ведь предупреждал вас, - говорил он. - Кремний - это стекло, а стекло - вещь твердая, нехрупкая. Что случилось?
- Я хотел сорвать несколько стручков, - сказал Кляйнман, - попытался сломать ветку. - Он выругался, возможно, от боли. - С тем же успехом я мог бы схватить пригоршню ножей.
Я направился к воздушному шлюзу и не услышал, что ответил Хольман.
Член экипажа, стоявший у шлюза, узнал меня и вновь повернулся лицом к зарослям, окружавшим корабль. Слабый ветерок едва ощущался, но даже через поляну был слышен звон колокольчиков.
Я побежал в сторону долины, и звук усилился.
Это было в стороне от тропы, но я знал дорогу. Я осторожно пробирался между высокими кустами и остановился, только когда добрался до знакомого мне места. Передо мной был крутой обрыв, а далеко внизу долина, сплошь покрытая кустарником, склонившимся под тяжестью блестящих стручков. Я ждал затаив дыхание, наконец ветер усилился, и началось.
Звон колокольчиков невозможно описать словами. Другие пытались сделать это, но не смогли, а я не поэт. Нужно услышать эту музыку и понять, а один раз услышав, невозможно забыть. В долине были тысячи кустов, усыпанных стручками, она звучала, как огромный резонатор. Звук поднимался наверх волной, множество нот, все, какие только возможны, вместе и по одной, сливались, переплетались в бесконечном разнообразии мелодий. В этой музыке были все звуки, все, какие только могли быть.
Чья-то рука опустилась на мое плечо, и я открыл глаза. На меня смотрел Хольман.
- Джон!
- Оставь меня в покое. - Я сбросил его руку. - Зачем ты вмешиваешься?
- Уже поздно, - сказал он. - Я начал беспокоиться. - Он взглянул вниз, на долину, и я понял, что он имел в виду. - Пойдем на корабль.
- Нет, - я шагнул в сторону. - Оставь меня в покое.
- Не дури, - сказал он хриплым от злости голосом. - Сколько раз я должен повторять тебе, что это - иллюзия?
- Какое это имеет значение? - Я посмотрел на долину. - Я верю в это. Он живет где-то там, внизу. Я слышу его голос.
- Иллюзия, - повторил Хольман. - Мечта.
- Так считаешь ты, но это все, что у меня есть. - Я взглянул на него: Не беспокойся, я верю тебе.
- И надолго хватит твоей веры? - Он выругался грубо и зло. - Черт возьми, Джон, прекрати травить себя. Твой сын уже пять лет как мертв, твоя бывшая жена снова вышла замуж. Давно пора вернуться к работе и перестать растрачивать себя понапрасну.
- Да, - я шагнул в сторону корабля. - Работа. Меня будут искать.
- Да не об этой работе речь, о твоей настоящей работе. Нужно делать то, чему ты учился, а не нянчиться с кучей туристов. - Он обнял меня за плечи и заглянул в глаза: - Когда-нибудь ты попытаешься забыть, что это иллюзия. Когда-нибудь ты решишь, что это реальность. Может, мне нужно рассказать тебе, что тогда произойдет?
- Нет, - я посмотрел вниз. - Не нужно.
- Пора образумиться, Джон, - сказал он устало. - Ты должен вернуться к своей научной работе. Какую пользу ты приносишь здесь?
Этот довод был не нов, я слышал его много раз, но как я мог это сделать? Ведь я потерял бы возможность бывать на Ахероне, в долине поющих колокольчиков, я не услышал бы больше голос, который так терпеливо ждал моего возвращения.
По расписанию на Ахероне была двухдневная стоянка. И на это были свои причины. Лучше всего колокольчики звучали на рассвете и на закате, когда утренний и вечерний ветер наполнял их трепетной жизнью. Проходили часы, и пассажиры изменялись. Они стали спокойнее, задумчивее, не вступали в споры. После первой посадки никто не пытался собирать сувениры. И не потому, что боялись порезаться о стеклянные ветки, с этим можно было как-нибудь справиться, - скорее, они боялись, что планета лишится даже малой части того, что рождало такую чудесную музыку.