— У меня поважнее дела есть.
Подумаешь, не хочет говорить! Ну и не надо. А как только звонок прозвенел, он даже не взглянул на неё — схватил ранец и бежать.
А выбежал Егор из класса с необыкновенной скоростью потому, что увидел в окне Затейника. Тот шёл по тропочке, и неизвестно куда ушёл. Когда Егор выбежал — его уже нигде не было.
— Он тебе, наверное, привиделся, — сказал Арканя.
— Я ведь не спал!
— А можно и не спать, а что-нибудь привидится. Дед Семён говорил, что ему однажды привиделся кто-то с рогами, страшный-страшный.
— И что было?
— Ничего. Привиделся, а потом его не стало. Как и Затейника.
— Нет, Арканя, я его по-настоящему видел. Он ещё кепку снял и помахал кому-то.
Они постояли в нерешительности, а потом направились по домам. Целое воскресенье было в их распоряжении. Они решили глаз не спускать с Затейника.
Дома все были в сборе. Всё-таки хороший день суббота. Мама песни напевает, бабушка тесто заводит на пирожки, папа утюг чинит и тоже что-то под нос поёт, но совсем не то, что мама.
У Егора в субботу тоже много разных дел, но папа сказал:
— Идём баню топить!
— Ура! — закричал Егор: топить баню было интересно.
Банька у Тарантиных своя, за огородом, на берегу Камы. Маленькая, с одним окошечком. Зато на крыше — деревянный петух. Куда ветер дунет — туда он и поворачивается. Как в сказке. Это отец Егора смастерил. Он и в доме отдыха «Сосновый бор» всяких деревянных зверей наделал и в аллеях расставил. Жители всего посёлка ходили на них смотреть, а не только одни отдыхающие.
— Вечно этот Тарантин чего-нибудь придумает, — говорили про него.
На бане он придумал деревянного петуха. Его было видно с середины Камы, если ехать на речном трамвайчике или плыть на лодке.
Егорка с отцом взяли вёдра — два больших, одно маленькое — и пошли топить баню.
— Пап, ты с вашим затейником часто разговариваешь? — спросил Егор по дороге.
— А чего мне с ним разговаривать? У него своя работа, у меня — своя.
— И правильно, — сказал Егор. — Он опасный!
Отец рассмеялся:
— Костя Хохолков — опасный?
— А его разве Костя Хохолков зовут? — Егору показалось, что это уж очень простое имя для человека с секретом. Может, он нарочно попроще взял?
— Костя Хохолков, и никак иначе. Студент, — добавил отец.
— Студент? — удивился Егор. — А чего он тогда не учится, а затейником работает?
— Подрабатывает, наверное. Впрочем, я его не расспрашивал.
«Никакой он не студент, — подумал Егор. — Уж мыто с Арканей знаем». Ему очень хотелось рассказать отцу, кто на самом деле тот, который называет себя Костей Хохолковым. Но он прикусил язык. Так бабушка советует: «Прикуси язык, прежде чем сказать».
— Чем же он опасный? — спросил отец.
— Это тайна. К сожалению, я не могу тебе её открыть. Мы с Арканей поклялись.
— Раз поклялись — значит, молчи.
Егор огорчился, что отец расспрашивать не стал. Легко сказать: молчи. А если не молчится? Он снова прикусил язык.
Они подошли к реке. Кама была спокойной. Лишь иногда глубоко вздохнёт — и снова замрёт. Наверное, устала за день, наработалась, как бабушка Груня.
— А река старая? — спросил Егор.
Отец снял ботинки, закатал брюки.
— Река? — Он с наслаждением потянулся, огляделся вокруг, словно прикидывал, сколько реке лет. Ветер шевелил его рыжие кудри и бороду. Он был похож на первооткрывателя, который вступил на неизведанную землю. — Здесь, между прочим, море было, — сказал он.
— Море? — недоверчиво переспросил Егор. — Что-то мне бабушка ничего не говорила. Уж она-то знает.
— Хм!.. Бабушка! Тогда ещё и людей-то на земле не было.
— Не было людей? Ни одного человека в мире? А кто тогда жил?
— Динозавры! Они были огромные, с птичьими головами и ходили на задних ногах.
— А куда потом делись динозавры?
— Вымерли.
— Жили, жили и вымерли? — Егор не мог этого понять. — Почему?
— Точно никто не знает. Возможно, оледенение началось, а они к холоду непривычные были. Остались только родственники в живых — крокодилы, ящеры. Есть версия, что птицы от динозавров произошли!
Егор поднял голову. В небе кружились галки. Расправив крылья, они парили над посёлком Сосновый бор, не помня своего родства с динозаврами.
— А море куда делось? Испарилось, что ли?
— Наверное, испарилось.
— Значит, и река испарится? Она же меньше моря?
— Кто знает, может, и испарится. Жара, скажем, начнётся через миллион лет. А то наоборот — оледенение. Всё время что-нибудь да начинается.
— А что потом будет? — испугался Егор.
Отец не знал, что будет потом, через миллион лет, а баню надо было истопить, пока не стемнело. Он зачерпнул полные вёдра воды. Егор тоже зачерпнул своё ведёрко.
— Что потом? — спросил он.
— На то ответа пока нет, — сказал отец. — Жизнь-то у нас короткая. Не успеешь её понять, а она и кончается.
Они шли по тропинке. Вода плескалась из вёдер, шлёпалась в пыль — шлёп, шлёп, шлёп.
Отец, согнувшись, вошёл в баню. Вылил вёдра в котёл. Егору сгибаться не надо было. Отец перехватил у него ведёрко и тоже вылил туда же, в котёл. Он велел ему подложить в печку дрова, а сам снова пошёл по воду.
Егор открыл поленом горячую железную дверцу, и печка сразу выдохнула жар ему в лицо. Прищурившись, он смотрел на огонь. Разговор с отцом его расстроил. А вдруг они тоже вымрут, как динозавры? Начнётся оледенение… Кругом сплошная мерзлота. Все сидят, дрожат в валенках и шубах. Школа закрыта: батареи перемёрзли. Телевизор не работает. Уже целый год температура воздуха минус сорок, и ожидается дальнейшее понижение.
Егор подкинул в печку дрова, они затрещали, весело заплясали искры. Это было единственное спасение от оледенения.
— Всё в порядке, истопник? — Отец поставил на скамейку ещё ведро воды.
— В порядке! — ответил Егор.
Часа через два, завернув в полотенце чистое бельё, они отправились мыться.
В предбаннике по всей стене висели подсушенные берёзовые веники. Егор разделся, открыл тяжёлую дверь. Каждое бревно в баньке прокалилось, и горячий сухой воздух обжёг тело.
Отец заварил кипятком веник. Берёзовые листья вобрали в себя влагу, стали обманчиво свежи и душисты. Чистый берёзовый запах жарко поднялся на полок, куда уже забрался Егор. Он лежал на животе, вытянув вперёд руки.
Сначала отец чуть слышно прикоснулся к нему веником, поводил над спиной. А потом он начал парить: хлестал жарким веником по спине, по ногам, по попе.
— Ой! — повизгивал Егор и ловил открытым ртом воздух. — Ой, хватит!
Разгорячённый, с прилипшими листочками, он выскочил из бани, помчался к реке и прыгнул с мостика в воду. Жар из тела ещё не ушёл, и он не чувствовал холода, ныряя, как рыба. Ещё не успев окончательно охолодать, Егор побежал обратно.
Отец парился, кряхтел от удовольствия, а потом, как Егорка, тоже выскочил из бани и нырнул в реку.
— А Егор снова сидел на горячем полке и сам хлестал себя веником. Прибежал отец и тоже забрался к нему.
— Хорошо! — вздохнул он. — Как заново родился!
— А можно заново родиться? — спросил Егор.
— Нельзя, — сказал отец. — Уж чего нельзя, того нельзя.
Егор потёр шрамики на своей груди.
— А это у меня откуда?
— Чирьи были, разрезать пришлось. Ты ещё маленький был.
Всего-навсего чирьи! А он-то думал…