Говорит Самохина и смотрит так на Карпиловича.
И Карпилович, раздобревший бобыль в безразмерном свитере, взял тарталетку с салатом оливье, перегнулся через стол, покраснев от натуги, и влепил тарталетку Самохиной в уста. В губы. Потому что он Чабрецову все равно любил и гадости про нее слушать не собирался.
А еще потому, что повзрослеть человек не успевает. Жизнь слишком короткая.
Октябрь. Другой город
Запахло сырым листопадом, пивом, дешевыми сигаретами…
Стало похоже на юность. Когда мы жили в любимом городе, а не в разлюбленном. Любимый был темноват и облезл. Он вырастил нас.
Мы были невыносимы и беззащитны. Мы насмерть ссорились с родителями из-за нашей музыки. Мы сочиняли стихи, мечтали о путешествиях. Говорили «кайф» и «облом». Мы читали слепую машинопись «Гадких лебедей». Праздновали день рождения Леннона. Шли в школу ледяной зарей поздней осени. Болело горло, но нельзя пропустить городскую контрольную по алгебре. Мы сдавали Ленинский зачет. Мы не могли вообразить, что это никогда не пригодится. Мы шутили про свой город – кто он, все-таки? Мальчик или девочка? Он или она? Герой или красавица? Город-герой красавица Москва…
Теперь нас нет, мы давно умерли, сошли с ума, набрали выгодных кредитов на эвтаназию, разлетелись по чужим городам…
А кто-то остался, решив, что самый чужой город и есть этот бывший родной. Чужей некуда.
Но он все равно помнит нас теми ужасно одетыми подростками…
И когда от него не останется камня на камне, его река узнает нас и каждого детским прозвищем окликнет.
Следующий
В деревне, конечно, весело. Особенно летом. Только в августе многие дачники уезжают на юг, и становится тихо и скучно, почти как зимой.
А тут еще солнце куда-то девалось, не видно уже несколько дней, наверное тоже на юг уехало.
Никого не осталось, кроме Оли. Тимофей от скуки пошел к ней в гости. Хотя у Оли тоже скучно — дома командуют мама и бабушка, надо разуваться, Тимофей этого не любит, потому что носки у него не всегда одинаковые, так получается…
А папа Олин всегда на работе в Москве, даже летом.
На веранде Оля, отвернувшись к окну и высунув кончик языка, что-то резала большими ножницами. Слышалось, что играют на гитаре — по радио, что ли? Пахло чем-то вонюче-химическим.
— Привет, — не поворачиваясь, сказала Оля. — У меня тут кладбище шершней.
Действительно, на деревянном подоконнике валялись огромные дохлые и полудохлые шершни, и Оля разрезала их пополам большими ножницами.
— Я их сначала одуряю этой вонючкой из баллона, чтобы они не могли летать, а потом разрезаю пополам. Там есть еще ножницы, давай тоже!
— Да? — нерешительно спросил Тимофей.
— А ты думай, что это твои враги, — посоветовала Оля. — Вот, например, это у меня Олеся Тарасовна по сольфеджио. Это Алиска, она надо мной на физре смеялась… Это Ромка, он однажды моим рюкзачком в футбол играл…
Тимофей тоже представил себе своих врагов, и дело пошло!
Пятым был врач Сергей Борисович, который, когда мама спросила, что делать, чтобы Тимофей не болел так часто, ответил «снимать штаны и бегать». Сергей Борисович приятно хрустнул и развалился на две части. Из него потекло что-то желтенькое. Тимофей вздохнул от удовольствия, но тут вошла Олина бабушка:
— Вы что делаете?! Нелюди! Бедные жучки! Да что же это такое! — запричитала она. — Жучёчки бедные…
За стеной перестали играть на гитаре.
— Не паникуйте, Инесса Вадимовна, — послышался голос Олиного папы. — Шершень — паразит, кровососущее насекомое, чей укус опасен для здоровья, особенно людей с маленькой массой тела. К тому же у шершней нет нервных окончаний.
— А у бабушки есть нервные окончания? — заинтересовалась Оля, лязгая ножницами.
— Нелюди! — застонала бабушка.
Олин папа вышел на веранду и забрал у Тимофея и Оли ножницы.
— Пойдемте, братцы, погуляем, — предложил он.
Вот это да! Олин папа дома, играет на гитаре, никуда не спешит и сам предлагает погулять!
Трое вышли на улицу, кутаясь в целлофановые плащи. Лил дождь.
В гнезде на водокачке сидели аисты. Вернее, мама и двое детей сидели в гнезде, а папа, самый большой аист, сердито нахохлился и честно мок на макушке столба с проводами.
— Обиделся на своих, — догадалась Оля.
— Достали они его, вот как вы меня, — сказал Олин папа.
Из-за озера ветер гнал темные тучи. Они летели черными некрасивыми клочьями, как будто на небе кто-то ссорился, дрался и пускал «клочки по закоулочкам».
— Там у них фабрика темных туч, что ли? — спросил Олин папа. — Не знают, что туч уже полно, и все продолжают их делать.
— А я знаю, из чего делают тучи! Из недоставленных эсэмэсок и символов, которые не может прочитать Word, — сказала Оля. — Нам на «окружающем мире» практиканты говорили.
— Это пурга, — поправил папа.
— Пурга из снега, а тучи точно из недоставленных эсэмэсок.
— А из того, что остается и не годится даже для туч, из этих остатков делают крабовые палочки, — решил папа.
Оля обожала крабовые палочки и огорчалась, что ей запрещают съедать по пять упаковок сразу.
— Крабовые палочки делают из туалетной бумаги, это всем известно, — сказал Тимофей.
— Из использованной, — добавила папа.
Оля покосилась на Тимофея и на папу.
— Да, — подтвердил папа. — Гадость эти крабовые палочки. А вот железо не помешает растущему организму.
Все помолчали, глядя на мокрых аистов.
— В магазин, что ли, зайти? — поежился папа.
В магазине продавщица тетя Надя смотрела телевизор. Начинался дневной сериал. На экране мелькали всякие белобрысые тети с большими красными губами, и мужской голос встревоженно говорил:
— Краткое содержание предыдущих серий. Лесные пожары, борьбой с которыми заняты все герои телеромана, продолжают бушевать. Неожиданно Раиса узнает от Ларисы, что Алиса уже предупредила Олесю о том, что Роман знает, что Иван Акиндинович — не его сын. Неожиданно возвращается из тюрьмы Богдан. Он по-прежнему безумно любит Оксану, но не застав ее дома, женится на Айгуль… Неожиданно начинается наводнение…
Тетя Надя слушала, открыв рот.
Папа спросил погромче:
— Есть у вас вентиляторы или фены большие?
Тетя Надя вздрогнула и уставилась на папу.
— Нам аистов надо подсушить, а то сидят, как мокрые курицы, стыдно гостям показать.
— Вон, берите, в углу стоит, деньги потом занесете…
— А гвоздики есть какие-никакие? Детям железо необходимо, хоть погрызут…
— Берите, берите, только сами взвесьте…
И опять повернулась к телевизору, как намагниченная.
Но папа не отставал:
— И еще, пожалуйста, вон тот сборник финских анекдотов на русском языке.
Тут тетя Надя на миг оторвалась от сериала, взглянула, куда показывал папа, и сказала с укоризной:
— Это житие местного святого, блаженного Пролетария.
— Но там дядька с рыбой вроде нарисован? — прищурился папа. — Или я опять не те линзы надел?
— Вот по этому чуду с рыбой его местный художник и написал, — уважительно сказала тетя Надя, жадно впучиваясь обратно в телевизор.
— Теть Надь, нам бы еще ножей каких, пил, вил, щас пойдем с детишками по деревне, может, зарежем кого, — жалобно попросил папа.
Это он нарочно такое сказал, чтобы тетя Надя отвлеклась от телевизора.
Но тетя Надя только рукой махнула.
— Берите-берите, деньги потом занесете, я же вас знаю.
Но пилы и ножи они брать не стали.
Встали там, где луг начинает спускаться к озеру, и кричали на тот берег, где фабрика черных туч:
— Прекратите делать тучи!
Но не помогло.
Тогда папа прокашлялся и сказал с выражением:
— Дорогой и уважаемый блаженный Пролетарий! Извините, что мы про вас ничего не знаем. Мы живем тут всего второй год. Как покровитель этих мест, не могли бы вы остановить на некоторое время работу фабрики черных туч?