Выбрать главу

Но черные клочья все летели и летели из-за озера.

— Надо хоть узнать про него что-нибудь. А то невежливо получается, — решил папа. — Зря книжку не купили.

— Баба Валя из церкви наверняка знает, — подсказал Тимофей.

В деревне две бабы Вали — одна просто бабушка, помогает в церкви и всех угощает конфетами, а другая — «пиратская» старушка, потому что у нее собака Пират, и сама она довольно хулиганистая, чуть что — норовит наподдать палкой по попе и все время «выражается».

— Торжественно обещаем, что выучим наизусть ваш полный испытаний и чудес жизненный путь, дорогой блаженный Пролетарий, — пообещал папа.

— Да! — крикнула Оля, задрав голову, а Тимофей молча кивнул.

Подействовало. Черные тучи стали лететь помедленнее, а потом вообще кончились.

Небо посветлело и как будто поднялось, и в его молочной белизне теплым пятном проглядывало солнце. От мокрой травы, от дороги и особенно от озера поднимался туман…

— Ну, пошли с нами обедать? — пригласил папа.

— Мне у чужих не разрешают, — нахмурился Тимофей.

— Ну, будь ты другом, думаешь, мне сильно весело с одними девчонками? Сядем на улице, под сосной, как люди…

Это папа нарочно сказал, чтобы Тимофей не боялся, что заставят разуваться.

— Не разрешают, — покачал головой Тимофей.

— Тогда до следующего раза, — решил папа.

За обедом бабушка спросила Олиного папу:

— На какое число намечен наш переезд в Москву? Все-таки уже конец августа, Оленьке скоро в школу.

Оле тут же есть расхотелось.

А папа посмотрел на бабушку и на маму и сказал с удовольствием:

— Ни на какое. Понимаете? В Москву нам теперь ехать незачем. Что там делать? Работы у меня больше нет, банк лопнул, вы это прекрасно знаете.

Папа встал из-за стола и принялся ходить по веранде, а мама и бабушка, как кошки, следили за ним глазами.

— Теперь мы будем жить здесь, потому что деньги быстро кончаются, а в Москве жить дорого. Прекрасно помню, что вы, милые дамы, возражали против покупки деревенского дома. Вам дачу в Черногории подавай. Зато теперь-то как хорошо! Мы будем жить в деревне. Чтобы сэкономить на бензине, будем ездить на великах. А потом вообще машину продадим. Ниву купим, вот. Не машина — зверь! Разведем большой огород… В школу Оля здесь будет ходить.

— Ура! — завопила Оля. — Тетя Ира добрая!

Действительно, учительница начальных классов в деревенской школе была очень добрая и красивая, не то что Олина учительница в Москве, похожая на старого накрашенного карлика с большими зубами.

— А я буду ходить по дворам, помогать, кому что надо. Может повезет, на лесопилку возьмут. А то песни могу петь на площади перед магазином. Ты, Дашенька, научишься плести лапти и валять валенки. Вы с Олей еще можете собирать ягоды. А Инессу Вадимовну посадим у магазина продавать ягоды, валенки и лапти богатым дачникам из Москвы. У нее вид жалобный, все покупать будут, бедную старушку поддержать.

Бабушка, считавшая себя девушкой, поджала губы.

— Ага, — сказала мама. — Тут уже был блаженный Пролетарий какой-то. А ты, значит, следующий? Блаженный Банкирий, что ли?

— Ничего смешного, Дашенька, — строго сказал папа и сел за стол. — Иди в Интернет, пока деньги на счете не кончились, и смотри, как лапти плести.

Мама хотела обидеться, но посмотрела в окно и удивилась:

— А это еще кто?

Собаки у Оли не было, и никто из обедающих не заметил, что под окнами возле крыльца стоит парень в брезентовой штормовке и в забинтованной руке держит большую бутылку с мутноватой жижей.

Папа тоже посмотрел на парня, не понимая, но встал из-за стола, вышел на крыльцо и поздоровался с парнем за руку.

— Чего ты, земляк? — спросил папа.

Парень застенчиво улыбнулся и молча показал папе бутылку.

— Чудной ты. Я по жизни не больно-то выпиваю и тебя в первый раз вижу, — сказал папа. — Иди своей дорогой, не обижайся.

Парень потоптался у крыльца и ушел. Папа сел обедать дальше. А Оля вспомнила:

— Пап, да это же с лесопилки, ты его в больницу возил, помнишь? Ну, мы на Первое мая приехали, только ужинать сели, а тут девушка прибежала, плачет, говорит, брат руку на пилораме порезал, а в больницу отвезти некому, потому что Первое мая, вечер и все уже никакие. Помнишь? А ты говоришь, да, конечно, отвезу, а бабушка говорит, отбивнушкиостынут, а ты говоришь, что же, пацану из-за моих отбивнушек без руки оставаться? Ну, помнишь?

— А! — вспомнил папа, посмотрел в окно и увидел, что парень идет обратно и вместе с ним идет дядька постарше, точно такой же и в такой же штормовке.

— Батю привел, — догадался Олин папа. — Ничего не попишешь, надо уважить.

И встал из-за стола, чтобы выйти на крыльцо.

— Митя, — очень четко сказала мама. — У тебя гастрит.

Папа вышел на крыльцо, поздоровался за руку с обоими и сказал:

— Не могу, братцы. Доктора не велят. Ты вот руку подлечил, а мне тоже организм подлечить надо. Никак не могу. К тому же (папа оглянулся на дверь) и сказал потише: — Дома жена с тещей.

Двое переглянулись и ушли.

Папа вернулся к столу.

— Митя, — опять очень четко сказала Олина мама. — Не вздумай пить вот это вот, что у них в бутылке. Спроси сначала, из чего у них оно.

— И есть ли разрешение санэпидемнадзора, — прибавила бабушка.

— Угу, — сказал папа. — И рекомендовано ли это программой Елены Малышевой.

Оля увидела, что двое в штормовках опять идут к крылечку, а с ними идет…

— Папа, это же дядя Леша Осипов! — обрадовалась Оля. Она давно хотела познакомить папу с дядей Лешей, ей казалось, что они подружатся. — Это же папа Святослава, Аньки и Машки! У них самый красивый дом с башенками и балкончиками, резной, прямо теремок, и всегда навалом живности, даже лисенок однажды жил, и дядя Леша мне разрешил его погладить! Ну, я тебе столько раз рассказывала! Папа!!!

Папа в третий раз вышел на крыльцо.

— Прости, хозяин, одичали они на своей лесопилке, — говорил дядя Леша. — Пришли спасибо говорить, а сами молчат, как упыри. Нет бы сказать по культурке — выпьем, мол, Дмитрий Маркыч, за здравие раба Божьего раздудуяАнтония и за его трудовую руку, которая уцелевши, Дмитрий Маркыч, только благодаря твою человечную отзывчивость.

Папа опять поздоровался за руку, теперь уже с троими, и, обернувшись в дом, крикнул нарочно густым басом:

— Дарья! Накрывай в беседке!

А в калитку уже входила тетя Марина, дяди Лешина жена, мама Святослава, Машки и Аньки. С миской горячей картошки и банкой огурчиков.

— Вот молодцы, додумались среди бела дня людям на голову свалиться, да без закуски… Оляна, а ты что не заходишь, у нас котята новые подоспели…

Новые котята! Тут одного котенка за всю жизнь не выпросишь, а в деревне старых, весенних котят еще толком не раздали, и тут уже новые… Вот жизнь в деревне, вот везуха!

Поговорить с тетей Мариной вышла и Олина мама, и скоро все, кроме бабушки, уже сидели в беседке под сосной.

— А мы теперь всегда здесь жить будем, — сказал папа. — Накрылся мой банк бордовой шляпой…

— Да! — похвасталась Оля. — Мы с мамой будем лапти плести, а папа по дворам ходить помогать или песни петь у магазина…

— Ой, да прям… — махнула рукой тетя Марина. — Да вас хоть щас на пилораму возьмут! Или в школе работать можно. Вы же и иностранный, и алгебру, и информатику… Работы хоть отбавляй! Это кто делать ничего не хочет и не умеет, говорит, что в деревне работы нет.

— Точно, — кивнул дядя Леша.

Заговорили про всякие болезни, кто как резался, ранился или ушибался, про состояние районной больницы, починку моста и водонапорной башни, и дядя Леша вдруг решил:

— Тебя, Дмитрий, в президенты двигать надо. Не голова, а дом советов. И совесть на месте.

— Кто ж за него скажет? — серьезно спросил Тошин папа.

— Я скажу. Ты скажешь. Ира Вовина, учительница. Вова Ирин, тракторист. Баба Валя из церкви. Баба Валя Пиратская тоже. Надя-магазин. Ты, Тоша, скажешь, и Танюха твоя. Комаровы с того края. Мои — все целиком. Пилорама — вся за тебя. Да все скажут. И ты президент.