Не были давно.
Засылаем Сашича. Ну пусть Илюха тоже, для верности, а то Сашич такой разгильдяй… Присмотрит пусть за Сашичем… Но Илюху одного не захотела отпускать Чаусова, строгая жена из параллельного класса, типичная «бэшка», сказала, тоже поедет.
Готовились несколько месяцев, осень наступила, и выяснилось, что все хотят поехать сперва сами поглядеть.
Собрались почти все наши, кто уехал. Приперлись оттянуться в Россию, оттопыриться уже на все сто, а дальше видно будет. Может, и обойдутся дети, так и не увидят нашу родину-мать. Сашич умиляется, как много в Москве теперь разных сетей кофеен и кругом вай-фай. У Баглаенко вообще какой-то ошалевший вид, она запуталась в метро, замешкалась у турникета, и ей уже сказали «ух, понаехали…» У нее и правда вид растяпистый, как у лимиты, как у приезжих, которых мы называли лимитой, теперь такого слова нет. Баглаенко лет двадцать прожила в Южной Дакоте, та еще жопа мира, теперь шугается машин, не знает, как перейти улицу Горького возле Пушкинской…
Дронова и Сашич тайком держатся за руки – школьная любовь. Нет, это не лечится. «На старых дрожжах».
Послушайте, давайте съездим на Чернавку, как тогда, как в школе, как с Файнштейном? О, классно, точно, вот это да, вот это круто, вот это ностальгичненько, по местам боевой славы, на Чернавку, по которой на байдарках ходили с Файнштейном, нашим географом.
Ладно, едем! С Курского вокзала до платформы «Сто двадцать второй километр», там через лес до деревни Макушкино, до конца деревни, лугом вниз, и вот она, Чернавка. Мы помним! На фига только электричкой тащиться? Возьмем на прокат машины и поедем караваном до деревни Макушкино.
Мы берем три новеньких «хюндая» и рации. Договариваемся не пользоваться навигаторами и всякой такой хренью – ехать честно, как в детстве, как в поход с Файнштейном, по простой бумажной карте.
– Так вот, про Файнштейна, – грузит меня в машине Илюха. – Файнштейн в Чикаго. Дети уехали и его потом выписали к себе. Я ему звонил, когда в Чикаго по службе оказался. По справочнику нашел. Там Файнштейнов этих… Нашел его именно, звоню, так, мол, и так, здрасьте, Михал Ефимыч… А он мне не поверил.
– Как так – не поверил? Да ты что?!
– Ну да! Не поверил. Устроил испытание.
– Какое еще испытание?
– Говорит, докажите, что вы Илья Денисов, скажите, за какой партой сидела Черкизова. А думаешь, я помню? Я ему про поход, в деталях, а он мне про Черкизову… Не поверил…
– Кошмар… Старый, наверное, стал, из ума выжил…
– Да… Хорошо все-таки, что он в Чикаго. Летел же он туда как-то, добирался. Для географа хорошо путешествовать. Не может учитель географии не выезжать никуда дальше Мытищ.
– Ну, он выезжал дальше Мытищ, он же ходил с нами в походы по речке Чернавке…
– Чернавка, Чернавка, скоро сворачивать, скажи всем по рации – третий экзит наш…
– Надо говорить «поворот», а не «экзит», – ржет надо мной Илюха. – Поворот или съезд. Ты в России, парень! Похоже, что поворот мы уже прошляпили. Где он? Тут все заставлено какими-то хозяйственными рынками, ангарами с вагонкой и бетонными кольцами для сортиров.
– Мы еще не доехали, – верещит в рацию рулящая следом Дронова, – сначала должно быть поле, на поле дерево посередине, вы забыли, что ли, всегда проходили мимо на байдарках и видели это дерево посреди поля…
Машина подпрыгивает. Асфальт кончается неожиданно, без предупреждения, а уже потом, метров через двести шершавой щелястой бетонки виднеются знаки «дорожные работы», «сужение дороги», «ограничение скорости сорок» и «прочие опасности».
Мы едем медленно и видим, что работа кипит – кругом загорелые дочерна работяги в зеленых жилетах, навороченная дорожная техника и катки. Улучшаются дороги, хорошеет родная страна… Вот только где наш поворот? Лады, если не можем найти поворот, давайте ориентироваться на речку – Чернавка пересекает трассу, всегда пересекала, такой был мостик, мостик, надо было низко пригнуться, когда шли на байдарках…
Никакого поля с деревом нет. Надо как-то развернуться, что ли? Но кругом знаки «только прямо» и «прочие опасности». Так, вон большая схема объезда на желтом щите. Мудрёно. Еще километров десять, и развязка, можно и в обратку, и в любую сторону, и федеральная дорожная служба в лице прораба Бердиченкова приносит нам свои извинения за доставленные неудобства.
Можно ему позвонить и орать матом: на щите указан мобильный телефон.
Илюха жадно фоткает все вокруг и инстаграмит с комментами типа – атас, ребята, в России началось масштабное строительство хороших дорог, и теперь уже вообще никуда не проехать.
И нам кажется, что все правильно, что не зря мы уезжали, мыкались на чужбине, совершали подвиг во имя детей, чтобы они жили по-другому, были гражданами свободных развитых стран. Мы сделали все ради детей.
Дети должны жить в нормальных странах, а не тут, среди коррупции, беззакония и оголтелого строительства дорог, в стране, которая в целом, кроме Москвы, представляет собой более или менее живописные развалины.
Мы добираемся до развязки, до въезда на роскошную эстакаду, но там можно только налево и красуется еще одна схема объезда, вот тут можно наконец направо и туннелем развернуться туда, куда нам надо. Эстакада сделана классно, асфальт гладкий, как стол, наши «хюндаи» резво бегут, навстречу мчатся рогатые олени, задумчивые коровы, веселые пешеходы, низколетящие самолеты и прочие представители населения дорожных знаков Российской Федерации… Мы едем очень быстро и уже довольно долго, но никакого съезда не предвидится, и указателей нет…
Не съехать с трассы, ничего не узнать, ничего похожего – речка, например, могла вообще пересохнуть, исчезнуть с лица земли.
Мы едем помедленнее, переговариваемся в рации. Вон каток и команда в жилетах рядом. Притормаживаем и задаем вопросы. Но темнолицые строители дорог смотрят недобро и не понимают по-русски. И мы едем дальше, никого, кроме нас, ни попутно, ни навстречу, дорога пуста, только мы – отчаянные головы, покорители вершин, завоеватели дальних стран, чудаки предпенсионного возраста, «чудаки из пятого “М”», как мы сами шутили в детстве, заплутавшие в новых автомобильных развязках, «понаехавшие», чужие что тут, что там...
На бликующем синем щите сияет белая надпись – Симферополь 972 километра. И мы сделаем эти километры к утру!
Но нам в другую сторону.
Вечереет. Темнеет быстро. Слушайте, давайте остановимся. Давайте все-таки по навигатору. Илюха включает навигацию на мобильном. У него голосовое управление – деревня Макушкино, важно велит он. И у нас начинается настоящая смеховая истерика, когда через несколько секунд приятный голос мудрой, способной все простить и, несомненно, очень красивой женщины спокойно отвечает:
– Маршрут построен. Дорог нет.
На пустой реверсивной полосе мальчик сидит около ведра. Сейчас у него спросим. Он русский. Он местный. Он знает тут все.
– Мальчик, это еще трасса или уже развязка? Это вообще куда дорога?
Он в резиновых сапогах, с ведром, полным непородистых грибов: сыроежек, лисичек, маслят. Мальчик лет двенадцати.
– А это никуда дорога. Ее не построили еще. Все через Яконово объезжают.
– Зачем же ты сидишь со своими поганками на дороге, которая не ведет никуда?
Мальчик улыбается. У него кривоватые зубы.
Мы чертыхаемся и переминаемся с ноги на ногу. Ругаемся между собой. Обзываемся, как в школе. Смотрим вдаль. Сашич и Дронова стоят в обнимку. Холодно на ветру. В глубоких колеях на обочине вода отражает бледное небо.
Русская осень, октябрь, багрец и золото, унылая пора, нивы сжаты, рощи голы – все то, что мы всосали с молоком матери, выучили по букварю, то, что во времена наших детств в осенних газетах торжественно называлось «родиной Октября»…
Сашич снимает бейсболку:
– Надень-ка, рыжий, шапку. – Он протягивает бейсболку мальчику.