В ту осень в «Титане» шел документальный фильм «Путешествие на теплоходе «Победа» по Средиземному морю». Вот такое длинное название, оно еле умещалось на афише. Фильм этот был совершенно особенный — служительница ни разу не забыла закрыть выход на засов. А «Путешествие» уже длилось месяц и вскоре заканчивалось — в понедельник начинался «Ленин в октябре».
Мне не хотелось в октябрь, даже с Лениным, мне хотелось по Средиземному…
Я ждал, служительница упорно гремела засовом, денег у меня не было. И вдруг мне неожиданно повезло — к нам пришли с обыском.
Я не знаю, что у нас можно было найти, но с обыском приходили регулярно. И всегда трое — человек в штатском, милиционер и понятая-дворничиха в грязном фартуке. Ей вообще почти не давали работать. Она возмущалась:
— Или берите на постоянную работу, или дайте подмести двор.
Вместе со святой троицей всегда появлялся и папа — его брали прямо с работы.
Он широко распахивал двери, входил, улыбался извиняющейся улыбкой и говорил:
— Вот, опять…
Мама печально качала головой.
— Начнете, как всегда, со шкафа? — спрашивала она.
— Почему бы и нет? — с удовольствием отвечал «штатский» и начинал разглядывать комнату. — Купили новую тахту?
— Да, — кивала мама, — начнете с нее?
— Нет, нет, со шкафа.
«Штатский» обожал наш шкаф.
— Но в нем ничего не изменилось, — предупреждала мама, — все то же — белье, носки.
— Проверим, — подмигивал «штатский», и дверца нашего старого шкафа начинала скрипеть. — Надо бы смазать, — отечески советовал он.
— К следующему обыску, — отвечала мама, — я только хотела бы знать, что вы ищете? Может, я могу вам помочь? Я знаю, где что…
Но они никогда не отвечали, наверное, сами не знали. Разве человек знает, что он ищет?..
Я никогда не присутствовал при обысках. Папа почему-то этого не любил. Была у него такая странность…
Перед началом каждого обыска он лез в свой потертый пиджак, доставал пустой бумажник, раскрывал его и протягивал мне потрепанный рубль.
— На, — говорил он, — сходи-ка в кино.
И я хватал эту бумажку и радостно убегал.
— Осторожно через дорогу, — кричала мне вслед мама.
И я несся через наш Владимирский, к заветному ‘Титану», прямо перед носом трамвая…
Вы можете себе представить, как я вылетел в тот самый раз!
Какая у меня была сияющая рожа! И уши горели от счастья.
И папа только улыбнулся мне вслед…
С синим билетом в руках, через две ступеньки, я влетел в рай, оставив бедного папу на грешной земле, с человеком в штатском, скрипучим шкафом и понятой…
Я устроился в кресле, потушили свет, затем зажегся экран и… я сошел с балкона, поднялся по трапу на белый теплоход «Победа» и поплыл в Стамбул.
Уплывали ли вы когда-нибудь в четырнадцать лет в Стамбул от гробовой лавки, Ким-Ир-Сена и обыска?!..
Был штиль, справа о чем-то болтали дельфины, слева напевал веселый ветер, и ко всему прочему я мотал алгебру. И вы говорите — нет счастья?..
Мы прошли Босфор и вошли в Константинополь. И в Стамбул. Сразу! «Истамбул-Константинополь», как мы пели в те годы. Стыдно признаться — меня там убила не Айя-София, а танец живота. Живот танцевал на рынке, один, будто отделившись от тела, и я чуть не опоздал на корабль. И руководитель туристической группы как-то подозрительно посмотрел на меня.
Но мне было начхать, мы уже прошли Дарданеллы, прекрасные, как само это слово, мы уже входили в Пирей, и там на рынке я увидел персики. Никогда я не пробовал персиков, тем более греческих, как они пахли и благоухали и звали их съесть.
И я украл один, самый пахучий, и съел его под развесистым оливковым деревом… Не знаю, был ли это эффект диковинного для меня фрукта, но мне вдруг удивительно захотелось найти бочку Диогена. Увидеть его жилище.
Мы все любили Диогена — он жил примерно в таких же жилищных условиях, как и мы. И был мудр. И у него, наверно, в свое время проводили обыски, и открывали шкаф. Хотя у него не было никакого шкафа. Даже скрипучего шкафа не было у него, и он был счастлив. И я подумал, что мы живем совсем не как сельди в бочке, а как Диоген… Я долго искал бочку, я был соленый от морских брызг, я пропах Эгейским морем и чуть не опоздал на теплоход. С его борта я смотрел на берег, но ни одной бочки не было на нем…
Мы прошли Мессинский пролив и бросили якорь в Неаполе. Пел в своей старой лодке лодочник, гудели корабли, и Везувий курил свою трубку, как мой папа — «Казбек»…
Я шел между теплыми домами, по узким улицам, и свежевыстиранное белье, как флаги, полоскалось над моей головой.