— Вот я и приплыл, — голос мой был печален, — как жаль, что ты не дождалась меня…
— Тебя так долго не было, — сказала она, — а мы выходим молодыми.
— Я долго болтался по морям, — ответил я.
— Я писала тебе, — сказала Аполлония, — Ленинград, бочка Диогена…
Я улыбнулся ей, потом помахал рукой и пошел в порт…
На губах у меня был вкус ее поцелуя…
Мы плыли долго. Пароход был весь белый. Я тоже — брюки, рубаха, голова. Наконец, мы прибыли в Малагу.
Узкими, жаркими улицами я пошел к моему дому. Он белел под белым солнцем. Я поднялся по ступеням его и остановился у двери. Медный лев смотрел на меня. Я мог войти. Я это знал — сейчас я мог войти. Нажать на бронзовую ручку — и оказаться внутри. Ничто не мешало мне…
Я нажал на нее. Двери скрипнули… и вдруг, необъяснимо и фантастически, я оказался на балконе, в третьем ряду, в кинотеатре «Титан»…
Через три ступеньки я сбежал по выщербленной лестнице, вылетел на вечерний Владимирский, прямо перед громыхающим трамваем перебежал его, влетел на второй этаж, в нашу темную комнату, в нашу бочку Диогена, где пахло оладьями и «Беломором», к молодым маме и папе, которые улыбались мне.
— Простите, я задержался, — сказал я, — я задержался…
КЛАССИК КАЦ
Школьный инспектор сел на заднюю парту, и двоечники успокоились — они точно знали, что сегодня их никто не спросит. Даже Баранов, проводивший половину времени за дверью, мог спокойно сказать, что будет дальше: сейчас Нина Антоновна попросит не ударить в грязь лицом, затем скажет, что вызовет первых попавшихся, и, ткнув наугад пальцем в журнал, вызовет, как всегда, Мальцеву и Каца.
Начался урок. Нина Антоновна улыбнулась и, оглядев класс, сказала:
— Прошу вас не ударить в грязь лицом. Сегодня я вызову первых попавшихся, так что все собирайтесь с мыслями.
Она раскрыла журнал, глядя на инспектора, ткнула пальцем в список фамилий и — инспектор мог биться об заклад с кем угодно, что она попала или в Каца, или в Мальцеву.
— Мальцева! — произнесла Нина Антоновна.
Инспектору стало скучно — только за последний год он слушал Мальцеву семь раз! — «За что?» — подумал он.
Их было семнадцать, инспекторов, многие из которых в глаза не видели Мальцеву, но сюда присылали именно его.
Бодрым задорным голосом Мальцева рассказала о всемирно-историческом значении комедии Гоголя «Ревизор», отметила ее огромную обличительную силу, попутно сообщила о разложении русского дворянства первой половины девятнадцатого века и, назвав комедию бессмертной, а Гоголя великим, замолчала. Инспектор был несколько разочарован — он ожидал, что Мальцева назовет комедию бессмертной минимум два раза; меньше обычно никто из читавших ее не называл. Не читавшие называли по восемь-десять раз!
— А теперь к доске пойдет…, — учительница стала внимательно просматривать список.
«Кац! — хотелось крикнуть инспектору. — Что ты там мучаешься?.. Кац пойдет к доске… Кац!»
— К доске пойдет Кац, — произнесла Нина Антоновна.
Кац встал и пошел к столу.
— Ну, что ж, Александр, ответь нам… — начала Нина Антоновна.
— Виссарион Григорьевич Белинский, — не дослушав, произнес Кац, очень высоко оценивал бессмертную…
— Кац!!! — Нина Антоновна покраснела. — С чего ты взял, что я тебя хотела спросить об оценке Гоголя Белинским?
Она действительно хотела об этом спросить, но произошла накладка — Кац несколько поторопился — и сейчас Нина Антоновна лихорадочно искала другой вопрос.
— Вот что, Александр, — сказала она, — я хочу тебе задать несколько необычный вопрос… Хм… Назови нам, пожалуйста, своих любимых классиков и коротко расскажи о каждом.
Мальчик начал перечислять: Чехов, Гоголь, Грибоедов, Сухово-Кобылин…
Нина Антоновна торжествующе посмотрела на инспектора.
— Достоевский, Толстой и Кац, — закончил Кац.
В классе раздался смешок.
— В чем дело? — спросила учительница, — Александр, повтори, что ты сказал?
— Достоевский, Толстой и Кац.
— Это кто — Кац? — мягко спросила она.
— Папа, — ответил мальчик. — Кац — это мой папа…
Нина Антоновна собрала волю и широко улыбнулась.
— Я знаю, ты — шутник, Александр, — сказала она, — но здесь не место…
— Я не шучу! — произнес мальчик.
Наступила пауза. Ни в одной из инструкций ни слова не говорилось о том, что делать в подобных случаях.
— Ты хочешь сорвать урок, — сказала она. — Пожалуйста, срывай!
— Мой папа — классик! — повторил мальчик.