Тогда он изменил тактику и на следующий раз ждал даму дома. Лысый стоял у окна, и не успела она появиться во дворе, как к ней подскочил «Тарзан».
— Вы к лысому? — скромно спросил он. — Я вас провожу, это четвертая квартира…
Терпение покинуло лысого. Он выпрыгнул из окна и на глазах у дамы стал гоняться за «Тарзаном». Они петляли между поленниц, взлетали на крыши сараев, ныряли в подвалы, заскакивали в одну парадную и появлялись из другой, и весь двор с интересом наблюдал за этой погоней.
Несмотря на то, что все были на стороне лысого и давали многочисленные советы, он так и не поймал «Тарзана», а дама покинула его и, как говорили — навсегда!
Инвалид Сарычев из тринадцатого номера утверждал, что своими ушами слышал диалог, происшедший между дамой и лысым. Сидя на скамеечке и покуривая «Дукат», он рассказывал всем желающим историю прощания лысого и дамы.
— Эта гражданка, конечно, любила лысого, — говорил Сарычев, — тут и думать нечего. Но она, ядрена мать, не могла понять, чегой-то он в шляпе и в габардиновом пальте за пацаном сигал. Она его так и спросила, лысого-то: «Чегой-то вы, ядрена мать, за парнишкой в шляпе и в габардине сигаете?» А лысый ей так прямо и заявил, мол, в чем хочу, в том и буду сигать. И не ваше, мол, дамочка, дело!
Тогда тая так загорелась и заявила: «Извините, мол, но в таком случае, я вас покидаю. Хотя только что любила…» И пошла, значит. А он, значит, шляпу-то свою снял, башку, значит, свою лысую почесал и говорит: «Ну и катитесь к чертовой бабушке». А тая обернулась и говорит: «А еще в шляпе!» И ушла навсегда.
Вот так они и расстались».
Все внимательно слушали Сарычева, хотя прекрасно знали, что лысый таких слов не употребляет и никогда не имел габардинового пальто…
…Лысый долго думал и, наконец, дал объявление об обмене. Но кому нужна была его комнатка, упирающаяся окном прямо в стену другого дома. Тем более, всех желающих встречал «Тарзан» и охотно рассказывал, какие страшные соседи у лысого, что они только и делают, что пьют и скандалят, и только из-за этого лысый и меняет…
«Тарзан» не хотел, чтобы лысый переезжал, но лысый все-таки перехитрил его. Он заключил договор с какой-то экспедицией и укатил на остров Диксон.
«Тарзан» не знал, куда себя деть. Он слонялся по двору, стал мрачным и, как рассказывал инвалид Сарычев, «вдруг, с горя, взялся за учебу»…
Когда лысый вернулся, «Тарзана» уже во дворе не было. Лысый холил по двору в той же потертой шляпе и спрашивал у всех, где он, но даже инвалид не знал, куда же переехала тарзанья семья…
Лысый располнел, женился и перестал носить шляпу. Двор заасфальтировали, убрали дрова и разбили клумбы. Потом вообще всех переселили, и дом пошел на капитальный ремонт… В новый дом въехали новые люди, никто никого не знал, и никто друг с другом не здоровался. Окна были закрыты, и каждый играл свою музыку в своей квартире…
Лысый снова поселился в четвертой, но на сей раз она принадлежала только ему, его жене и двум его детям. Он уже не вспоминал, что он лысый, потому что какое это сейчас имело значение?..
Однажды он шел по Невскому и вдруг увидел «Тарзана». Лысый не мог объяснить, как он узнал его сзади, но это был он. «Тарзан» шел под руку с прекрасной женщиной, в левой руке у него была тросточка, а на голове, несмотря на дикую жару — шляпа.
И лысый все понял. Он подпрыгнул от радости, набрал в легкие воздуха и что было мочи, крикнул:
— Эй, лысый!
Шляпа на голове «Тарзана» подскочила, но он не обернулся, а как показалось лысому, даже ускорил шаг.
— Эй, лысый, — крикнул он снова, — где тросточку достал?
«Тарзан» сорвался с места и побежал. Женщина остановилась.
— Эй, лысый, — крикнул лысый, — ты чего даму бросил? — и захохотал!
— Как вам не стыдно, — сказала прекрасная женщина, — вы ж пожилой человек!
Стал собираться народ. Добровольцы записывались в свидетели. И тут «Тарзан» обернулся и увидел лысого. И вдруг над собравшейся толпой раздался разбойничий посвист, и «Тарзан» во всю мощь своего горла неистово закричал:
— Атасс! Лысый идет!
И бросился к нему. Они обнялись и ничего не говорили. А толпа удивленно смотрела на них, и никто не слышал звуков далекого ‘Танго соловья»…
ПРОЩАЙ, ОРУЖИЕ!
Все мои дядьки ушли на фронт шалопаями, а вернулись героями в орденах.
— Что ни говори, — философствовала дворничиха Фрося, — а в войне что-то есть.
Фрося была права — во время блокады она обчистила немало квартир…
Первым вернулся дядя Жора — полковником, в папахе. Он не снимал ее даже за столом, даже на ночь. И не потому, что он был религиозен и таскал ее вместо кипы — она делала его несколько выше, а заодно и грела — дядя Жора боялся сквозняков.