— Меня не брала ни одна пуля, — рассказывал он, — но сквозняки… Вы не представляете, какой был сквозняк, когда мы брали Вену…
Дядька был быстрый, горячий, усатый. Двери нашей квартиры хлопали до ночи — все девицы двора торопились облобызать его. Жора целовался в папахе. Девицы играли орденами, примеряли папаху и шептали, что ждали дядьку всю войну. Особенно ждала проститутка Тоня из второго подъезда.
— Жора, — шептала она, — ты всю войну был со мной в солнце, в дождь, во время бомбежки, в бомбоубежище…
— И когда ты была с другими мужчинами? — не выдержала мама.
— Да разве это были мужчины? Скелеты! Это были скелеты!
Мама смотрела на Жору, обвешанного оружием, и ужасалась.
— Боже мой! Кто такому шалопаю дал столько вооружения?! Мишуня, — говорила она папе, — сними с него пистолет — его нельзя подпускать к оружию!
Дядька хохотал и раздавал подарки из огромного зеленого сундука: маме — немецкую котиковую шубу, папе — полевой бинокль, а мне… Я все ждал — что же мне.
— Черт! — сказал дядька, — ничего тебе нет, ну, ничего!
Он вдруг отстегнул ремень и снял с него маузер в деревянной кобуре.
— На, держи!
Мама замахала руками, папа бросился отбирать, но я уже убежал заперся в туалете. Родители туда ломиться не стали — не хотели поднимать шум при соседях. Я сидел в уборной, любовался маузером и слышал, как мама бранила дядьку:
— Как был шалопаем — так и остался, — вздыхала она.
Вскоре в туалет начал ломиться вечно пьяный сосед Василий, и я вынужден был его покинуть.
Василия закачало:
— Ядрена мать, — проревел он, — еврей с маузером. Манька, — орал он жене, — еврей с маузером!
Я быстро смылся в комнату.
Вскочила Манька.
— Где? Где? Какой еврей?! — вопила она. — Какой маузер? Галлюцинации у тебя, Василий, пить меньше надо!
Мама с папой долго умоляли меня отдать им оружие, хотя бы на хранение. Наконец, я согласился, и мама спрятала его в буфет, между пододеяльниками.
С этого дня жить мне стало радостнее — сталь маузера успокаивала меня. Но мама с папой потеряли покой. Они умоляли дядьку забрать оружие и совали ему под нос статьи уголовного кодекса, обещавшего за хранение нагана минимум десять лет.
Дядька только громко смеялся, рассказывал, как он в короткой рукопашной схватке отобрал этот пистолет у одного немца под Эберсвальде, пил вино, поправлял папаху, поправлял усы, а потом пошел прогуляться по любимому городу. Родной город окончился двором — соседи видели, как папаха его покачивалась в окне Тони…
Вскоре дядю Жору отправили служить в Маньчжурию…
Дядька Даня прискакал к нам на коне, в фуражке, на каждом боку у него покачивалось по сабле. Я не мог оторвать от них глаз.
— Держи! — крикнул дядька, и, не слезая с коня, протянул мне саблю.
— Отдай, паршивец! — закричала мама, но я уже скрылся в туалете.
Оттуда я слушал, как мама отчитывала дядьку.
— Зачем вам дают столько оружия, — говорила она, — вас нельзя к нему подпускать.
Вскоре в туалет постучался пьяный Василий. Я вышел.
— Палундра! — завопил Василий. — Галлюцинации! Еврей с саблей!
— Я же говорю — не пей, — вопила Манька, — сгоришь от горячки!
Дядя Даня успокоил маму:
— Посмотри, какую я тебе привез шубу, — говорил он, — немецкая, котиковая. А тебе, Мишуня — немецкий полевой бинокль… Ну, мне пора! По коням! Тороплюсь на Парад Победы! Буду гарцевать перед генералиссимусом!
И дядька ускакал. Фрося утверждала, что своими глазами видела, как сзади на лошади тряслась Тоня…
Мама спрятала саблю туда же, к маузеру, в пододеяльники.
Всю ночь они с папой не спали. Папа пристально смотрел в окно, в бинокли, регулярно меняя их.
— Что ты там высматриваешь? — спросила мама.
— Тех, кто придет с обыском, — папа был печален. — У тебя, кажется, есть еще брат?..
Дядя Аврух приплыл на подводной лодке, он был морской капитан — золотые пуговицы, золотые погоны и два золотых кортика. Тоня встречала его во дворе, приглашала к себе, но он совершил обходной маневр, прорвался к нам и тут же начал раздавать подарки.
— Тебе, Клара, — начал он…
— …немецкая котиковая шуба, — продолжила мама.
Дядька несколько удивился.
— Тебе, Мишуня…
— …полевой немецкий бинокль, — закончила мама.
Дядька снял фуражку с кокардой и вытер со лба пот.
— Вот что, — сказала мама, — если ты еще вздумаешь дарить ребенку оружие — я тебя им же и убью!