Некоторая неловкость, которую сперва испытывал Николай Евграфович в присутствии столь высокопоставленной особы, исчезла без следа. Великая герцогиня умела расположить к себе.
«Встреча с ее высочеством, – сообщала на другой день газета «Эклерёр де Нис», – длилась довольно долго. В ходе беседы были затронуты многие вопросы, относящиеся к авиации, поскольку брат нашей высокой гостьи с виллы „Венден” является в России одним из пионеров авиации...»
Брат высокой гостьи – это великий князь Александр Михайлович, августейший шеф российского военно-морского и воздушного флота. Сама же Анастасия Михайловна была почетным членом Всероссийского аэроклуба.
«Великая герцогиня, – продолжала газета, – выразила Попову свое желание видеть его снова в полете. Несмотря на все старания, симпатичный авиатор не смог, однако, исполнить просьбу, поскольку его аэроплан не был готов из-за неисправности, и в тот вечер он, Попов, передал через нас в связи с этим свое сожаление великой герцогине».
На 27 марта был назначен первый день состязаний авиационной недели. Но он начался без Попова, потому что у того все еще не было официального пилотского диплома-свидетельства – brevet de pilote.
Барату и Гобер, срывая аплодисменты публики, летали на бипланах, а Попов с нетерпением ожидал своего часа. Вернее, он летал, но «сам по себе», в частном порядке, без зачета результатов.
Лишь на следующий день его час пробил. Около шести вечера Попов вывел свой «Райт» из ангара и, легко взлетев, описал над аэродромом на высоте шестидесяти-семидесяти метров четыре круга, развив при этом весьма высокую скорость – до семидесяти двух километров в час. Скорость была рекордной: ни на «райтах», ни на других аэропланах так быстро никто еще не летал, имея в виду официальные состязания.
Когда Попов приземлился, его окружили друзья и поклонники. Они наперебой поздравляли его.
В бурные объятия заключил Николая Евграфовича Ваниман, который, вернувшись из Петербурга, устремился в Канн, как только узнал, что его русский друг находится там и намерен вступить в единоборство с опытными авиаторами. Он как раз подоспел к этому столь счастливому для Николая Евграфовича дню и не мог унять своих восторгов. А для Попова неожиданное появление Ванимана в Ла-Напуль стало настоящим праздником. Ваниман тут же объявил, что берет на себя все технические вопросы и как инженер будет вместе с Бабло заниматься «Райтом».
– Надеюсь, вы не откажетесь от моих услуг, как когда-то я не отказался от ваших? – спросил полушутя-полусерьезно Ваниман.
– Дорогой Мальвин, если мне не изменяет память, еще на Шпицбергене мы дали друг другу слово всегда быть вместе, как только потребуют того обстоятельства. Вы вспомнили об этом. Вы – здесь. Спасибо вам! – И Попов, в свою очередь, заключил в объятия сияющего Ванимана. – Радости, как и беды, в одиночку не ходят!
Среди тех, кто поздравил Попова, были и спортивные комиссары Жанкар и Спирабелли, которые официально хронометрировали весь полет Николая Евграфовича.
– Мы счастливы объявить, – сказал при этом Жанкар, – что отныне вы можете на равных правах с остальными участниками состязаний бороться за призы. Примите от нас по этому случаю самые искренние поздравления, дорогой месье Попов, и пожелания дальнейших успехов.
Итак, brevet de pilote был наконец завоеван! «Таким образом, Попов сможет начиная с сегодняшнего дня, – сообщила «Эклерёр де Нис», – официально участвовать в состязаниях недели».
Но два дня этой недели были уже безвозвратно потеряны для русского летчика. Следовало срочно наверстывать упущенное.
В первый день своего полноправного участия в соревнованиях Попов поднялся высоко и дважды пролетел над трибунами, вызвав восхищение публики. Затем он приземлился, хотел еще раз взвиться в воздух, но мотор закапризничал и запустить его не удалось.
Следующий день оказался удачнее. Несмотря на довольно сильный ветер, Попов – единственный из всех восемнадцати участников состязаний – все же поднялся в воздух, быстро достиг восьмидесятиметровой высоты и совершил несколько кругов перед трибунами, а также перед «бесплатной» публикой, облепившей аэродром со всех сторон. Мощное, «неистовое», по выражению одной из газет, «ура», которое несколько раз прокатилось над полем, стало достойной наградой отважному авиатору.
Затем он уверенно, умело и изящно произвел посадку в самом центре аэродрома, вновь вызвав бурю оваций. Даже его конкуренты – другие участники состязаний, находившиеся у своих ангаров, – не удержались от выражения восторга и устроили Попову такую же горячую овацию, а потом направились к нему, чтобы поздравить коллегу с великолепным успехом.
Но всех опередила великая герцогиня Мекленбург-Шверинская. Анастасия Михайловна и ее брат Сергий Михайлович, также проявлявший интерес к аэронавтике и авиационному спорту и гостивший в то время у нее, подошли к Николаю Евграфовичу и горячо поздравили его. Чуть растерянный, он стоял возле своего «Райта», окруженный плотной толпой доброжелателей. Его звезда – звезда фаворита состязаний в Ла-Напуль разгоралась все ярче. Больше всего газеты писали о нем. И так – до конца «недели».
«Можно смело сказать, – сообщала «Эклерёр де Нис», – что Попов, пилотируя «Райт», стал сегодня героем дня благодаря своему мужеству, а также благодаря уверенности в надежности и устойчивости управляемого им биплана, позволившего ему противопоставить ветру такую скорость, на которой никто больше не осмелился вступить в единоборство».
Но подлинным и безраздельным «днем Попова» стал последний день состязаний каннской недели – 3 апреля.
Погода на сей раз не слишком благоприятствовала авиаторам. Хотя над Канном голубело чистое небо, южный ветер все усиливался, внушая серьезные опасения.
Весь день Попов, Ваниман и Бабло провозились с капризным «Райтом», однако мотор упорно отказывался работать, и лишь без четверти шесть, за пятнадцать минут до конца состязаний, Попову удалось подняться в воздух. Единственному в тот день. В Канн только что пришла печальная весть о гибели во время тренировочного полета французского авиатора Леблона. Ветер не унимался, и все участники каннской недели отказались выйти на старт. Все, кроме Попова. Но публика, следившая за состязаниями, этого не знала.
И вдруг каннцы, усеявшие, как всегда в вечерние часы, набережную, увидели: вдалеке, в прозрачном воздухе, на фоне синеющих гор, появляется аэроплан, который тут же устремляется в... сторону моря.
Что такое?!
«Мы знаем, – писал потом один из очевидцев, – что это мог быть лишь кто-нибудь из четырех: Христианс либо Крошон на своих «фарманах», Попов или Барату на «райтах».
Вот аппарат показал на фоне неба свой силуэт в форме трапеции. Сомнений больше нет. Это – «Райт». И высота, на которой он летит, и уверенность лёта не оставляют больше места для сомнений, кто его ведет. Это – Попов!
Гигантская овация перекатывается по городу из конца в конец. Возбужденная толпа кидается к парапету набережной.
А Попов, самолет которого слегка покачивается, точно корабль, перелезающий с волны на волну, под действием свежего южного бриза, направляется, лавируя по ветру, как парусник, к павильону на Пуэнт дю Батегье, огибает его в широком вираже, держась на высоте двести семь метров.
Некоторое время Попов летит с попутным ветром, затем берет курс на Тур де ла Круазет, которую он также огибает. Но в этот момент самолет подставляет свои бока под сильные порывы ветра, и всем начинает казаться, что из-за этого он вот-вот упадет на город, не выдержав напора.
Пилот, однако, не теряет присутствия духа. Он переводит самолет на крутое снижение, благодаря чему преодолевает порыв ветра, и вновь ложится на свой курс к Ла-Напуль.